Когда на панели управления загорелась тревожная лампочка, что говорило о входе группы в зону действия ракет неприятеля, истребители отряда Хэнкса начали расходиться в разные стороны.

Перехватчики ЕСО дали по ним запоздалый ракетный залп, но все заряды были израсходованы зря.

– Пронин, как твой хомяк? – задал вопрос Хэнке, продолжая выводить свой «штюс» к максимальной верхней точке. С годами нервы стали не те, и Хэнке боялся ракеты в хвост.

«Пожалуй, хватит», – решил он и развернул машину для атаки.

– Спит, мерзавец. Я покормил его хлебом, смоченным в ликере, – ответил Пронин. Его голос звучал несколько хрипло. Видимо, перегрузки тоже давались ему нелегко.

– Хотел бы я сейчас быть пьяным хомяком, – признался Эспозито, отключая ракетный комплекс.

В свалке, которую он собирался затеять, это оружие было слишком медлительным, хотя пилотские инструкции говорили об обратном. Но Хэнке летал слишком долго, чтобы следовать инструкциям. И он пережил слишком много хороших парней, которые следовали этим долбаным параграфам.

Слева в полной готовности ждала станция. Хэнке знал, что она уже ведет его своими мощными радарами. Не будь здесь перехватчиков ЕСО, ему пришлось бы несладко, но сейчас станция опасалась поразить своих.

Впрочем, один придурок все же нашелся. С расстояния в двадцать километров черную пустоту прорезали трассы реактивных снарядов. Естественно, стрелок промазал, но Хэнке почувствовал прилив адреналина, и это было как раз то, за что он здесь работал.

– Я на месте, Хэни-Мэни, – отозвался «восьмой» номер.

– Хомяк спит?

– Храпит, подлец.

– Как проспится, нужно снова дать ему ликера...

– Ну так это понятно...

Шеренга вражеских «штюсов» надвигалась стремительно. Они даже не пытались рассеяться, видимо полагая, что в плотном строю их никто не тронет Хэнке привычно навел перекрестие прицела на три локтя впереди носа и дал залп из четырех пушек.

Снаряды врезались точно в кабину. Колпак сорвало взрывами, и Хэнксу показалось, что он увидел лицо гибнущего пилота, хотя этого просто не могло быть – все пилоты были в закрытых шлемах.

«Старею», – подумал Хэнке, поймал в прицел очередную жертву и снес ей хвост. Покалеченный «штюс» едва не загорелся и, роняя клочья противопожарной пены, помчался прочь с гиблого места.

Хэнке подумал, что несчастный наложил полные штаны и надолго запомнит этот бой. Впрочем, с ним самим такое тоже случалось.

Между тем уже все его люди вошли в боевое соприкосновение, и пушечные снаряды расходились веером, круша неопытного врага. Однако и у пограничников были крепкие и бывалые ребята. Они умело дистанцировались от плотной карусели и били из пушек в те моменты, когда были уверены, что не зацепят своих.

Эспозито слышал, как в эфире ругается их командир – какой-то неопытный лейтенант, который считал себя великим полководцем. Вскоре то ли Пронин, то ли Баден-Баден сбил его длинной очередью. Удар был удачный, и истребитель разлетелся кусками рваного титана. Теперь уже не было слышно истошных воплей начальника, раздавались лишь злые реплики ветеранов. Их было довольно много – вдвое больше, чем ребят Хэнкса, однако их необстрелянные товарищи играли на руку Эспозито.

Схватка начала принимать затяжной характер, а это не входило в планы Хэнкса. Выбрав удобный момент, он выпустил по станции ракету и тут же получил ответ, который пришелся в гущу истребителей противника.

– Отлично, дурачки! – крикнул в эфир Хэнке.

– Ничего, сейчас дождешься, – прозвучал чей-то незнакомый голос.

– Посмотрим, – миролюбиво отозвался Хэнке, заваливая машину очередного юнги.

– Прощай, Эспозито!!! – неожиданно закричал Келюс, и его объятая пламенем машина пошла куда-то в сторону.

Теперь это уже была настоящая драка. Следом за Келюсом так же ярко сгорел Зико, однако Хэнке сумел еще раз обстрелять станцию, разнеся вдребезги ее торпедный отсек.

Какой-то молодец срезал ему из пушки кусок плоскости, но в космосе это не имело никакого значения.

– Как у вас дела, Хэнке? – некстати поинтересовался Смайли. А в ответ услышал только обезличенные ругательства и приглушенные вопли горящих заживо летчиков.

– Да что там происходит, Эспозито?! – воскликнул Смайли, будто ничего не понимая. На самом деле он просто опасался остаться совершенно один против оборонительной мощи Максиколы.

– Разбираемся, кто здесь главный! – зло выкрикнул Хэнке и, уловив момент, всадил в станцию еще одну ракету.

Однако он немного задержался, и бронебойный снаряд прошил насквозь запасной бак. Впрочем горючего там уже не было, и Хэнке опять отделался испугом.

– На тебе, ур-род! – тут же выкрикнул он, вспарывая с четырех стволов зазевавшегося врага. Куски чужой обшивки защелкали по корпусу, когда истребитель Хэнкса пронесся мимо.

– Это был еще не я... – прозвучало в эфире, и Хэнке понял, что кто-то выбрал его своим личным врагом.

Между тем пограничников осталось не более двух десятков, и им противостояло только пять машин отряда Хэнкса Эспозито. Но и они бьии подранены и все тяжелее развивали тягу, уходя от прицелов противника.

– Пронин! – крикнул Хэнке, и сам почувствовал, что в голосе его звучит отчаяние.

– Ну?!

– Хомяк жив?

– А что ему сделается – спит, зараза...

Майор вышел на двух «штюсов» противника и стойко выдержал их торопливый залп, затем ответил со всех стволов и разделал одного на части.

– Отличный ход, Пронин! – выкрикнул Хэнке, но в этот момент фонарь его кабины пробило снарядом. Извилистые трещины побежали по стеклу, и воздух со свистом покинул кабину. Декомпрессионный костюм держал нагрузку, но ощущения были просто отвратительными.

– Ах ты! – в отчаянии воскликнул Хэнке, на секунду теряя управление. – Хорошо, что у меня нет хомяка!

– Проблемы?! – спросил Пронин.

– Да, у него проблемы, – ответил за Эспозито чужой зловещий голос. – Он теперь мой...

– А ты мой, – просто ответил майор Пронин.

– А ты знаешь, кто я?! – возмутился неизвестный.

– На сегодня – ты труп, – пообещал майор.

Он имел основание на такие заявления, поскольку с начала боя не получил ни одной царапины. Такое случалось редко, но если случалось, то имело большое значение.

Между тем Хэнксу становилось все хуже. Только теперь он понял, что ранен осколком в живот.

«Вот дерьмо, а я думал, у меня диарея», – произнес он про себя.

Кровь была совсем близко, она была рядом и струилась по ногам, но дотронуться до продырявленного живота Хэнке не смел. Тогда его перчатки стали бы скользкими, а он еще надеялся сегодня пострелять.