Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Деньги мои. И взял их у меня.
— Минуточку. Я как-то думал, что деньги наши. Общие, семейные.
— Когда заработаешь, будут семейные. А пока — мои.
Артур помолчал, согнав желваки на скулах, тихо спросил:
— Значит, я тебе не муж, ты — не жена?
— А вот теперь и не знаю. Муж не станет хапать то, что ему не принадлежит.
Артур медленно поднялся, постоял в раздумье, вдруг принялся яростно выгребать из всех карманов деньги, швырять их на пол.
— Вот, бери. Подавись. Больше ни копейки не возьму. Все будешь делать сама. Жлобихой была, ею и осталась!
— Сядь.
— Пошла ты.
— Сядь, пожалуйста.
— В гробу я тебя видел.
Артур повернулся и быстро покинул комнату.
Ночью он проснулся от того, что за стенкой кто-то сдавленно плакал. Поднялся, в тапочках прошлепал по коридору к комнате жены, толкнул дверь.
Антонина лежала при включенном ночнике, смотрела в потолок, непрерывно в голос плакала.
Артур опустился рядом, повернул ее лицо к себе.
— Тось… Ну, чего ты? Тебе нельзя нервничать, ты ж после больницы. Тось… Ну, если не прав, прости.
Она обняла его, сквозь рыдания произнесла:
— Это я неправа. Знаю, что неправа, и ничего сделать с собой не могу. Черт бы с ними, с этими деньгами, но все равно как ненормальная.
— Все, Тось, забыли. Проехали. Не будем больше. Успокойся. Я ведь все равно люблю тебя.
Она улыбнулась, вытерла глаза:
— Правда любишь? Не врешь?
— А чего врать? Видишь, сижу рядом, глажу по голове, успокаиваю.
— Спасибо, любимый. Мне ведь почему-то показалось, что у тебя другая.
— Кто?
— Не знаю. Другая… Мысли дурацкие лезут. — Она поправила волосы, высморкалась в пододеяльник. — Мне, Артурчик, которую ночь Мишка снится. Приходит, смотрит, молчит. Хоть бы какое слово сказал. Потом поворачивается уходить и мне рукой машет. Вроде как зовет за собой. К чему это, Артурчик?
— К глупости. Знаешь, что моя бабка при таком говорила? Куда ночь, туда и сон. Вот и ты так скажи, если опять явится.
— Спасибо, родной. — Антонина прижалась к нему, притихла. — Что бы я без тебя делала?
На складах загрузились по полной, Антонина расписалась в разрешении на выезд, Артур помог ей забраться на сиденье, тронулись со двора.
Выехали за ворота, миновали несколько улиц, из-за угла показался главный городской храм, недавно отремонтированный, величественный. Антонина попросила:
— Останови.
Артур выполнил просьбу, удивленно посмотрел на жену.
— Сходим в церковь, — объяснила она. — Не возражаешь?
— Да я как-то редко молюсь. Молитвы и то не все знаю.
— Хотя бы постоишь. Свечку поставишь.
— Может, в другой раз?
— Сегодня. Поблагодарю Господа на вчерашний вечер. Чтоб осталась на душе благодать.
— А на костылях как? Дойдешь?
— Бог поможет. Да и ты поддержишь.
Артур помог Антонине спуститься на асфальт, вместе подошли к храму, поднялись по крутым ступенькам, вошли внутрь.
В нем было прохладно, гулко, торжественно. Откуда-то сверху лилась едва слышно музыка, потрескивали возле образов горящие свечи, прихожане передвигались от иконы к иконе почти бесшумно.
Антонина осенила себя крестом сразу при входе, выдала мужу из кошелька деньги на свечки и на пожертвование, осторожно зашагала к Царским вратам.
Молились оба по-своему, отдельно друг от друга, каждый просил что-то свое, особенно сокровенное.
Антонина плакала, припадала то к одной иконе, то к другой, надолго замирала, истово осеняла себя крестом.
…Когда выходили из церкви, Антонина тихо и покаянно произнесла:
— Лишь бы не расплескать божью благодать. Лишь бы на кого не сорваться. Господи, помоги.
Въехали во двор кафе, Антонина ушла к себе, Артур вместе с Виталиком и Хамидом принялись выгружать привезенный товар, заносить его на склад.
Антонина осторожно передвигалась по коридору к своему кабинету, открыла дверь, услышала сзади:
— Тонька, привет!
Оглянулась — Нинка. Недовольно спросила:
— Чего тебе?
— Что как не родная? — вскинула Нинка тонкие бровки.
— Устала. Целый день на костылях.
— Пусть бы Артур сам мотался. Не доверяешь, что ли?
— Вдвоем веселее.
— Ну да, — засмеялась соседка. — Присматривать надо, чтоб не сбежал.
Антонина бросила на нее суровый взгляд, не ответила, впустила в комнату.
Нинка уселась на стул, откинула назад голову, громко и протяжно вздохнула.
— Боже, поскорее бы сдохнуть!
— Успеешь.
— Надоело ждать. Отдохнуть, отлежаться, отоспаться, ни о чем не думать. Во житуха!
Антонина выдвинула ящик стола, положила внутрь привезенные бумаги.
— Говори, зачем пришла, — спросила.
— Повидаться. Не рада, что ли?
— Опять какую-нибудь гадость принесла?
— А когда такое было? Всегда только радостное, только полезное.
— Если сплетни, слушать не буду. Я сейчас из церкви. Не хочу мараться.
— Сплетен нет, есть вопрос. — Нинка нагнулась, поправила чулок. — Не знаешь, зачем твой муженек к моему капитану в ментуру заглядывал?
— Когда?
— Днями.
— Откуда тебе известно?
— Мне все известно.
— Ну заглядывал, и что? Кому какое дело?
Нинка с возмущенным удивлением откинулась назад:
— Совсем не въезжаешь, что ли?.. Твой Артурчик шастает по ментовке, выспрашивает что-то, вынюхивает, наводит справки. Тебя это не волнует?
— Ни грамма.
— А напрасно. Привела в дом молодого бычка, держи на привязи.
Антонина привстала:
— Нин, иди с богом. Не искушай. Мне глубоко плевать, куда мой муж ездил, с кем разговаривал. Плевать! Иди…
Нинка тоже поднялась, усмехнулась:
— Скажу, только не упади. Обопрись на костыли.
— Нина, сейчас этим костылем огрею.
— Там второй стоит. — Нинка подошла к двери, оглянулась. — Из-за Насти хлопчик волнуется. Из-за той гадины, которую ты пригрела. Ты на костылях, а он в это время в ментовке. Переживает, бедный, страдает, места не находит.