* * *

— Там... — Офицер, привлекая внимание еще и патрульных, проходивших мимо, указывал за спину. — Там штурман... Он...

— Что он? — Капитан взбежал на палубу, первым делом обращая внимание на разбитый нос подчиненного. — Он что, ударил тебя? Вы подрались, что ли?

— Он...

Из машинного отделения показался старпом. Он захлопнул за собой двери, но они вдруг с оглушительным грохотом сорвались с петель. Одна половина снесла старпому полголовы, вторая плашмя и со страшной силой ударила второго штурмана, и он упал в воду. Он сделал судорожный вдох и пошел на дно. Его тело опустилось в том месте, где некогда оторвался от толкача ПСД с российскими диверсантами.

* * *

Звук взрыва на толкаче был отчетливо услышан и под водой — особенно под водой. Сильное напряжение сожрало радость победы, осталась лишь ее маленькая часть — отрада, что ли, просквозившая на лицах диверсантов. Только короткое мгновение, за которым еще более трудоемкая и нервная работа. Что почти сразу дало о себе знать. «Мазендеранский тигр» не существенно, но сбросил скорость, даже чуть изменил курс: видимо, команда во все глаза смотрела на возникший в порту пожар. Перминову пришлось повторить движения судна: он также сбросил скорость и взял вправо, готовый к очередному маневру; он не исключал, что рейдовый буксир совсем застопорит машину, что было бы крайне нежелательно. Сейчас он отчетливо представил себе капитана этого судна, который вышел на связь с капитаном порта, чтобы выяснить обстановку и получить дальнейшее указание.

Жаль, нельзя всплыть и посмотреть, что творится в порту, а такое желание было у обоих пловцов. И вот сейчас оба ждали «шрапнельного» обстрела порта, когда сработает «детская забава» с черепицей.

Не прошло и пяти минут, как под водой раздались частые, но негромкие, как капли дождя по той же черепице, шлепки. Стало быть, огонь распространился, как и планировали, на баржу, и сейчас к ней спешат, наверное, оба пожарных судна.

Все, капитан рейдовика получил распоряжение продолжать движение, теперь его — под обстрел огненной черепицы — не рискнет развернуть ни один сумасшедший. Лишь бы не заподозрили диверсию...

«Мазендеранский тигр» быстро набирал скорость, еще пол-узла, и транспортировщик начнет отставать от него. Но теперь это не имело принципиального значения. Теперь ПСД «накрыла» своим акустическим полем шрапнельная «веселуха». Ни один самый квалифицированный акустик не сможет различить в этом шуме звуков движущегося транспортировщика. Тем более для техников такой шум был в новинку, не характерным ни для плеска волн, ни для биения винтов.

Плюс ко всему раздались звуки рвущихся глубинных бомб — профилактика на внештатное происшествие в порту. Все правильно, Перминов на месте капитана военного порта сделал бы то же самое.

Эх, сейчас бы увеличить ход, подумал Сергей, ведя носитель на предельной скорости. Но ничего, даже таким темпом можно успеть пересечь гидрофонное заграждение и даже добраться до скалистого острова. А там... трава не расти. Там уже следующий этап операции. Там...

«За кем ты идешь, Сергей? За врагом или другом?»

Тогда он не ответил на этот вопрос. И сейчас не захотел бы отвечать на него.

* * *

Шрапнельные звуки становились все тише и реже. Когда ПСД обогнул остров с его западной стороны, все прекратилось, в том числе и внеплановый сброс глубинных бомб. Пожар на барже был потушен. Возможная атака подводных террористов «предотвращена».

Окно в камере Якова было обращено на север. Разумеется, он не выбирал для себя камеру, но так для него было удобнее: он всегда смотрел в сторону... Нет, не родины, а просто базы, в сторону тех, кто остался там. Точнее, кого он оставил у тех берегов. И все же они были родными.

Сегодняшним утром — по подсчетам капитана, не было и восьми — с противоположной стороны форта раздался отдаленный грохот взрыва, вернее, его отголоски, принесенные ветром, и нечто, напоминающее беспорядочную стрельбу — словно маленький кузнечик стрекотал за окном.

Сердце в груди екнуло — вроде бы беспричинно, но какая-то протяжная тревога, смешанная с ожиданием, в груди осталась надолго. Она не покидала его и во время завтрака (здесь кормили два раза в день и всегда вареной рыбой), и во время часовой прогулки.

Он не переставал ломать голову над тем, что могло случиться в порту. Несмело, робко, гоня эту мысль прочь, все же связал происшествие со своими флотскими друзьями. Но в который уже раз повторился: «Кому я нужен?» Разве что недругам. А вот эта мысль пришла в голову совсем недавно. Он уверенно предположил, что сенатор Воеводин остался на своем месте, по-прежнему контролирует органы внешней разведки, в курсе многочисленных спецмероприятий. И вот он узнает, что командир спецгруппы, работавший на него и предавший его, остался в живых. И он единственный, кто знает, на какие счета ушли деньги покойного Али-Шарифа. Он единственный, кто сможет вернуть сотни миллионов долларов, привезти тот вагон с золотом. Что предпримет бывший генерал КГБ, человек, по сути своей, коварный и мстительный?

Тут Яков горько усмехнулся: «Лучше бы сенатору об этом не знать. Вообще ничего не знать о деньгах».

И все же, если узнает, предпримет ли попытки к освобождению? У него два пути — дипломатический и силовой. На последнем он обжегся, да так сильно, что его, пожалуй, лишили кресла в Комитете. Ну да ладно, это вопрос второй, хотя и не последний.

Хотя нет, кроме этих двух путей, у него был третий: устроить освобождение при помощи денег. Пусть он затратит миллион, но получит то, за чем гонялся несколько месяцев, безусловно, рискуя при этом. Но без риска и больших денег не увидишь — они всегда ходят рука об руку.

Получит то, за чем гонялся? Да его хватит паралич в самом конце этой гонки.

Думая об этом, Яков часто терял нить размышлений и все чаще жалел о листке бумаги и карандаше: вот две вещи, которые не дают мыслям путаться, ведут их дальше, разматывают строчку за строчкой, один вывод за другим. А так он действительно запутывался, и его мысли шли по кругу. Похоже на склероз, однажды подумал он. И на миг похолодел: ему показалось это предвестником сумасшествия. Он не так давно в одиночке — всего три месяца, но кто знает, как люди сходят с ума. Также он почувствовал в груди нарастающее беспокойство, как приступ аритмии.

Сегодня с утра он был более-менее спокоен, но сумятицу внесло какое-то происшествие в порту. Наверное, ничего серьезного, поскольку расписание его содержания не изменилось и положенное время он провел на свежем воздухе.

Тюрьма, выросшая на Черепашьем, действительно напоминала знаменитый форт Баярд у Ла-Рошели: та же овальная форма с типичным для большинства тюрем внутренним «квадратом». Окна камер выходили как во двор тюрьмы, так на внешнюю ее сторону. Охрана небольшая — около тридцати человек, но и заключенных не так много — восемьдесят с небольшим. Бывало, камеры ломились от обилия узников, особенно во время войны с Ираком, когда каждого второго военного подозревали в измене и изолировали на «черепашке».