Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эмили вообще не отрывала от него взгляда, даже когда он представлял ей свою жену.
Рейчел вежливо начала разговор:
– Герцог говорил мне, что вы все свое время посвящаете благотворительности.
– Да, – протянула Эмили, не сводя глаз с Джерома. – Я никогда не забываю об обязанностях христианки.
Джером с восхищением добавил:
– Эмили без устали работает для блага несчастных.
Эмили слегка вздохнула, как бы притомившись.
– Приходится. От меня ведь зависит жизнь столь многих, что мне не до забав. Действительно, мне буквально каждый день говорят, что я спасаю жизни.
Похоже, голос тоже не мог украсить эту цитадель добродетели, очень уж напоминая старушечий.
Эмили улыбнулась Джерому. Улыбка выглядела аккуратно приклеенной к ее бесцветному лицу. Впрочем, Рейчел явно относилась к Эмили с предубеждением. Но надо отдать должное молодой герцогине, она была приветлива изо всех сил.
– Их благодарность так трогательна. Больные говорят, что им становится лучше, когда я просто прихожу к ним. – Эмили не могла остановиться: – Я единственная, у кого хватает смелости их навещать. Другие из боязни заразиться даже близко не подходят.
– Ты очень храбрая, – согласился Джером. «Интересно, – подумала Рейчел, – это он всерьез или просто искупает свою вину?»
– Я такая, как есть, – скромно уточнила Эмили. – Я просто не могу не замечать и отворачиваться, как некоторые. Бедная миссис Квиг все время повторяет, что она со всеми детьми давно бы умерла с голоду, если бы не я. Это так печально, Джером. Я каждый раз не могу удержаться от слез, когда вижу их нищету.
Она деликатно поморгала глазами, хотя вряд ли сумела бы обронить слезинку.
– Простите мне столь ранний визит, – извинилась Эмили, продолжая смотреть на Джерома. – У меня так много обязательных посещений сегодня. Я с удовольствием возьму с собой вашу жену, если она только захочет.
Ах, как тонко это было сказано. Какие едва уловимые интонации подталкивали Джерома к мысли, что его жена, уж конечно, не станет пачкать изящные ручки.
Но Рейчел, как истинная женщина, разумеется, не уступила поле боя:
– Я буду счастлива сопровождать вас, – солгала она.
Только ради того, чтобы увидеть, как огорчилась Эмили от такого ответа, стоило составить ей компанию.
Джером сказал:
– Я слышал, старшая девочка у Билла Таггарда, заболела. Возможно, вы заедете и навестите ее.
– Этот Билл – безбожник! – воскликнула Эмили, всем своим видом выражая отвращение. – Я не буду на него тратить время. Он бессовестный богохульник и неблагодарный, ленивый олух.
– Ленивый олух? Странно, – удивился Джером. – Лорд Стэнтон частенько повторял, что хорошо бы у него было с десяток таких же крестьян, как Тагтард.
Эмили замерла, но тут же заявила вполне уверенно:
– Это время прошло. Вы бы только посмотрели, каким испорченным стал этот человек.
– Печально об этом слышать, – сказал Джером с некоторым все же сомнением.
Поскольку теперь ее муж – владелец земель лорда Стэнтона, а значит, и хозяин Таггарда, Рейчел подумала, что у него стало одной заботой больше.
Джером повернулся и вышел из комнаты, провожаемый взглядом Эмили. Хотя он и женился на другой, она все еще по-прежнему его любила.
Коляска Эмили катилась по дороге, лентой вьющейся меж цветущих зеленых холмов. Рейчел пыталась поговорить, но Эмили решительно не желала общаться. Рейчел не оправдала ее ожиданий, согласившись поехать, и леди Хекстабл была обижена.
Рейчел задумалась. Ее задевали бесконечные похвалы Джерома этой святоше. Хотя она немного повеселела, вспомнив успех, которым увенчалась ее затея с обеденной комнатой. Джером был так доволен.
Вчера он так нежно любил ее, что в ней воскресла надежда. Даже если он женился на ней только ради спасения своего брата, она все-таки постарается завоевать его сердце.
Эмили заявила Рейчел, что она едет только для того, чтобы своим визитом доставить удовольствие некоторым крестьянским семьям, уточнив, что там болеют дети. Ее манера разговаривать озадачила Рейчел. Эмили была многословна и занудна. При этом и речь ее была под стать лицу – бесцветная и незапоминающаяся.
Коляска остановилась перед чистеньким домиком, и один из двух лакеев спрыгнул с подножки с маленькой корзиной в руках и пошел к двери. Рейчел хотела последовать за ним, но Эмили удержала ее:
– Нам не нужно выходить.
– Но вы же хотели навестить их?
– Нам нельзя выходить! – с досадой повторила Эмили. – Как вы не понимаете? Ведь дети больны. Они могут нас заразить.
– Ну и как же мы сможем доставить им удовольствие, сидя в коляске? – резко спросила Рейчел.
– Им отнесут еду, этого вполне достаточно. Женщина с измученным и растерянным лицом открыла дверь, и лакей протянул ей маленькую корзинку. Из-за двери раздался громкий детский плач. Женщина с благодарностью закивала головой и хотела вернуться в дом, но лакей остановил ее. Он зашипел:
– Ты должна выйти и как следует поблагодарить мисс Хекстабл за ее щедрость.
Плач становился громче. К голосу одного ребенка присоединился второй. Женщина торопливо взглянула через плечо, затем, покорно вздохнув, направилась к коляске.
– Ты можешь поблагодарить меня оттуда, – закричала Эмили в испуге, когда женщина приблизилась.
Рейчел от смущения откинулась на. спинку, стараясь, чтобы ее не было видно.
«Боже, какой стыд!» – подумала она.
Женщина послушно остановилась перед коляской и низко поклонилась.
– Спасибо, леди Хекстабл, – сказала она бесцветным голосом. – Вы очень щедры.
Эмили кивнула, отпуская ее. Женщина, у которой на уме явно были только ее страдающие дети, поспешила обратно в дом.
Лакей вернулся на свое место, и коляска покатилась дальше.
Они уже отъехали довольно далеко, когда Рейчел увидела маленького худенького босого мальчика в домотканых штанах, который собирал ежевику у обочины дороги.
Эмили тоже его увидела и завопила:
– Этот гадкий мальчишка крадет ваши ягоды. Она приказала кучеру немедленно остановиться.
Когда экипаж, подпрыгнув на кочке, встал, Эмили просто зашлась от возмущения:
– Да это отродье безбожника Билла Таггарда. Их отец негодяй, так чего же ожидать от его детей?
Мальчик стоял рядом с коляской со стороны Рейчел. Эмили навалилась на нее и открыла окно:
– Кто позволил тебе рвать ягоды? Мальчик повернулся к ней. На вид ему было не больше шести.