Ромео засмеялся, потому что не смог удержаться. Перспектива выпить пива с сыном его тронула. Холлис, завидев его, не вышел из бара. Ромео кивнул, покачал головой и улыбнулся в ожидании выпивки.

— Хорошо посидеть с тобою вот так, сынок.

— Знаешь, я перешел в выпускной класс.

— Ничего себе, — отозвался Ромео.

— И поступаю в Национальную гвардию. Уже получил приглашение.

Онемев, Ромео подал знак Паффи, чтобы тот быстрее нес пиво.

— Я начал задумываться об этом с тех пор, как они разрушили башни в Нью-Йорке, — сказал Холлис. — Моя страна была добра ко мне.

— Что? — Ромео был в шоке. — Ты индеец!

— Я знаю, конечно, они нас почти уничтожили. Но опять же, теперь нам дано больше свободы, верно? И у нас есть школы, больницы, казино. Когда кто-то из нас сейчас дает маху, то в основном по собственной вине.

— Ты сошел с ума! Это, мой мальчик, называется межпоколенческой травмой. Не наша вина, что мы влачим жалкое существование. Они разрушили нашу культуру, семейный уклад, а больше всего нам нужно вернуть обратно нашу землю.

Холлис сделал свой первый легальный глоток пива.

— Да, это правда. Но я все время представляю себе, как стал бы спасать людей во время наводнения. Как повез бы их на моторном надувном плоту, а их дети сидели бы в спасательных жилетах. Собаки запрыгнули бы в лодку в последнюю очередь. Я так и вижу все это. В смысле, все, связанное с Национальной гвардией. Возможно, я даже не уеду из нашего штата.

— Надеюсь, что нет, — тихо пробормотал Ромео.

Принять выбор сына, догадался он, и есть часть того, что называется быть отцом, и сделать это оказалось сложней, чем он представлял. Потом у него в голове промелькнула ревнивая мысль.

— А как насчет Ландро? Это он присоветовал тебе стать гвардейцем? Из-за «Бури в пустыне»[176] и всего такого?

— Вовсе нет, — возразил Холлис. — Он на другой стороне. Он никогда не выходил на тропу смерти, просто помогал парням, обслуживая спасательное оборудование и тому подобное. Но с решением, которое я принимаю, на самом деле связаны большие перспективы. Я изучу сварку, мостостроение, возможно, научусь водить грузовик. Тяжелую технику. А еще подзаработаю немного деньжат и получу полагающиеся льготы. Поступлю в УСД[177]. Может, съезжу посмотреть Гранд-Каньон[178] или даже Флориду. В любом случае поколешу за пределами штата.

Ромео кивнул. Ему стало жарко.

— Я не был величайшим из отцов, — промямлил он. — Кто я такой, чтобы учить?

— Все в порядке, папа. Я знаю, ты жил в школе-интернате. Люди говорят, это там тебя так перекорежило…

Ромео откинул голову назад.

— Говорят? Люди говорят? Они ничего не знают. Меня перекорежило то, что я ее покинул. Учителя не могли на меня нарадоваться, и все в один голос утверждали, что я из тех, кто поступает в колледж.

Верно, подумал Холлис. В нем не было ненависти к отцу — ему доводилось видеть отцов и похуже. Единственное чувство, которое он испытывал, было раздражение, и ему захотелось уйти от Ромео. Но он вспомнил, что никогда не ссорился с матерью, и ему захотелось узнать, кто она и где находится. Он хорошо вписался в семью Айронов, пожалуй, даже слишком хорошо, потому что постоянно думал о том, как было бы здорово понравиться Джозетт. Может быть, она когда-нибудь согласится выйти за него замуж…

— У тебя есть девушка?

Ромео спросил об этом голосом побитой собаки, боясь, что сын скажет что-нибудь саркастическое, и, когда Холлис не ответил, подумал, что обидел его.

— Знаю, что был не ахти каким отцом, — продолжил Ромео, — но теперь ты можешь на меня рассчитывать.

Холлис посмотрел на отца, такого тощего, так жаждущего любви, и смущенно опустил глаза.

— Ты тоже можешь рассчитывать на меня, папа, — ответил он.

Ромео нахмурился, глядя на остатки пива, и сморгнул слезу.

— Прямо как в книгах, — пробормотал он и протянул руку для сердечного рукопожатия.

Холлис смог высвободиться лишь после того, как заказал еще пару пива. Потом Холлис попросил Паффи переключить канал висевшего над барной стойкой телевизора, так как знал, что его отец любит смотреть Си-эн-эн. Кто-то запротестовал, не желая смотреть новости, но Паффи его утихомирил. Разумеется, Ромео подался вперед и уставился на экран.

Через несколько минут он откинулся на спинку и доверительно наклонился к Холлису.

— Значит, этот угонщик Атта[179] встречался в Праге с каким-то иракцем? Год назад, в апреле.

— Ну и что? — спросил Холлис без всякого интереса.

— Мне кажется, Рамми[180] сам разбрасывает хлебные крошки и надеется, что репортеры начнут их клевать. Побойтесь бога, при чем тут чешская разведка?

Ромео прижал висячие восточные усики к подбородку и принял вид размышляющего китайского мудреца.

Холлис пожал плечами.

— Они хотят прикончить Саддама, — проговорил Ромео. — Саддам жадный сумасшедший чувак, но совсем не похож на Невинные Глазки. Это определенно!

«Невинные Глазки» было прозвище, которое Ромео придумал для бен Ладена.

Холлис отпустил мысли в свободный полет, пока отец продолжал рассуждать о мотивах того или иного общественного деятеля или политика. В голосе отца он не слышал нервного страха за самого себя. Холлис медленно тянул пиво глоток за глотком, не желая уходить, потому что дома ему предстояло искать заданную для чтения на лето книгу «О дивный новый мир». Он даже не помнил, есть ли у него экземпляр. У Джозетт и Сноу стояли целые стопки книг в мягкой обложке. Вероятно, среди них находилась и та, что ему требовалась. Он мог взять книгу с их полки. Он прочтет ее по диагонали. Возможно, Джозетт поможет ему написать отчет о прочитанном. Холлис увидел себя уставившимся на экран компьютера. Джозетт склонилась над его плечом. Критически сдвинутые брови. Ее дыхание рядом с его ухом. С днем рождения. Тот сладкий голос, которым она разговаривала с Лароузом.