будет снова склеить. Она умрет вместе с тобой, Люсифер, и я всеми силами хотел бы это предотвратить. Пожалуйста, не иди на войну. Ради Тары.

Люсифер вздохнул, а затем в отчаянии ударил кулаком по стволу дерева. Значит, Тара подговорила и брата встать на свою сторону!

– Ты ведь знаешь, что я не могу этого сделать, – попытался объяснить он. – Я не хочу, чтобы Тара умерла, но пророчество неизбежно. Я пойду на эту войну, потому что таков мой долг. Как мне дальше жить, осознавая, скольким людям я позволил умереть? В моих силах спасти множество жизней. Ради этого я готов пожертвовать собой.

Леандер молчал.

– Так что, – продолжал Люсифер, – если меня убьют на этой войне, будь рядом со своей сестрой. Прошу тебя. Ты единственный, кто может склеить те осколки, на которые она разлетится. Обещай мне, что вернешь ее к жизни, когда меня не станет. Она достаточно сильна, чтобы воспротивиться пророчеству. Я – нет.

– Она любит тебя, – вздохнул Леандер. – Любит всем сердцем. Я уверен, что после твоей смерти она испытает опустошение. Ты действительно не передумаешь?

Выражение лица Люсифера осталось жестким.

– Нет, – сказал он. – Не передумаю.

Леандер, казалось, сгорбился. Затем, чуть приподняв подбородок, он посмотрел Люсиферу в глаза:

– Я сделаю все для своей сестры и без твоей просьбы. Она будет жить. Клянусь!

С этими словами он встал и ушел. Люсифер остался один.

Он не хотел умирать. Он не хотел так поступать с Тарой. Он не хотел представлять себе всю ту боль, которую она почувствует.

Разочарованный, в отчаянии он ударил по стволу второй раз. И третий. И четвертый. Он молотил по стволу кулаками, пока те не начали кровоточить – но даже и тогда ни на секунду не остановился. Телесная боль отвлекала его от душевной.

Люсифер должен был вскоре умереть и ничего не мог с этим поделать. Он был не в состоянии ни предотвратить эту войну, ни уклониться от сражения. Отказ от участия в этой битве запятнает его честь и совесть настоящего воителя.

Но Тамара останется жить.

Он доверял Леандеру. Он верил в его беззаветную любовь к сестре.

Только это доверие и удерживало Люсифера от отчаяния.

* * *

Я нашла Люсифера прислонившимся к старому дубу. Его кулаки были сжаты, а волосы растрепаны, будто он ерошил их. Когда я подошла поближе, то увидела на его руках кровь.

– Люсифер, – слабым голосом позвала его я.

Он поднял голову – и потерянное выражение его лица поразило меня в самое сердце. Железная воля, обычно читавшаяся в его глазах, куда-то исчезла. Осталась одна пустота.

– Что случилось? – в ужасе спросила я, садясь рядом с ним.

– Мне очень жаль.

Голос Люсифера звучал грубее обычного – и вообще был каким-то странным. Он редко извинялся, поэтому наверняка был очень серьезен.

Я нерешительно взяла его за руку и нежно погладила раны на костяшках пальцев. Кровь уже высохла. Похоже, он бил кулаками по грубому стволу дерева.

– Твоя мать задала мне один-единственный вопрос, – поведал мне Люсифер. – Люблю ли я тебя на самом деле или просто использую.

Такого я не ожидала. Чтобы именно моя мать, обычно столь холодно отвергавшая меня, вдруг решила вмешаться в мою личную жизнь!..

– Я люблю тебя, – сказал Люсифер, взяв теперь и мою вторую руку. Его рука была уютно-теплой. – Но я тебя не заслуживаю.

Прежде чем я успела что-либо ответить, он продолжил:

– Я столь о многом тебя прошу. Слишком о многом. Я умру, и ты знаешь это, даже если еще не хочешь себе в этом признаться. Я всем своим естеством прошу тебя не погибать вместе со мной. Ты невероятно сильная, Тара. Сохрани в себе эту силу, даже когда я умру. Не позволяй себе сломаться. Я ведь знаю твою стойкость.

От его слов мои глаза набухли слезами. Я отвернулась. Возможно, я и могла бы сказать что-нибудь утешительное, например: «Мы найдем выход» или «Я не допущу твоей смерти» – но мы оба знали, что это будет ложью. От пророчества никуда не деться.

Но пророчество касалось нас обоих! Как мог Люсифер просить меня оставаться сильной, если сам шел к смерти с распростертыми объятиями?

Я умру, как умрет и он. Вот что было неизбежно.

Внезапно во мне вскипел горячий гнев. Почему все так чертовски несправедливо? Не успела я пережить одну катастрофу, как неотвратимо приближалась следующая. Будет ли у меня когда-нибудь хоть момент покоя? Смогу ли я когда-нибудь жить по-настоящему, не подчиняясь никаким пророчествам?

Прежде чем осознать, что делаю, я вскочила на ноги, вытащила из-под спрятанного под платьем оружейного пояса нож и метнула его в ближайшее дерево. Он застрял в древесине. За ним последовали второй и третий ножи, и каждый последующий я метала с удвоенной силой.

Прежде чем я успела ударить по дереву мечом, две руки обвились вокруг меня и крепко меня сжали. Из горла моего вырвался исполненный досады вопль, прежде чем я, развернувшись к Люсиферу, уткнулась лицом ему в грудь. Горячие слезы потекли по его одежде.

Как я смогу прожить без него хоть секунду?

Глава 21

Весь остаток дня мы провели на учебном плацу. Мы бились втроем – Люсифер, Леандер и я. Под конец мы позвали еще несколько солдат и разыграли настоящую битву, дабы научиться защищаться от нескольких нападавших одновременно. К вечеру я была полностью вымотана, но хотя бы избавилась наконец от давно накапливавшихся во мне гнева и досады. Тренировки меня немного отвлекли.

За ужином Люсифер сидел за столом рядом со мной – и заслужил несколько озадаченных и испуганных взглядов слуг, на которые прилежно не обращал внимания. Никто не посмел с ним заговорить. Я настояла на том, чтобы он остался ночевать в моей комнате, так что мы с ним делили мою широкую кровать с балдахином.

На следующее утро Мадлен разбудила нас на рассвете и выгнала Люсифера из комнаты, чтобы одеть меня. Поскольку я настояла на том, чтобы не садиться в карету с матерью, а ехать верхом, моя преданная камеристка одела меня в белоснежную блузку с бантом и узкие черные кожаные штаны. Завершали картину мягкие элегантные сапоги и серебряные украшения. Я находила такое одеяние не менее безвкусным, чем светлое платье, – но в костюме для верховой езды мне, по крайней мере, было куда удобнее. Люсифер остался в своей черной мантии.

На завтрак не было большого выбора блюд; на кухне нам подали лишь несколько закусок. Мать с нетерпением уже ожидала нас во дворе. Она была, как и обычно, в белом шелковом платье; светлые волосы ее были собраны в элегантную прическу, а на лбу красовалась золотая тиара. Как всегда, она выглядела потрясающе.

Слуга помог ей сесть в карету, а сам забрался на козлы. Карету запрягли парой кремового цвета лошадей. Сама она была выкрашена в голубой цвет, а дверь ее была украшена золотыми инкрустациями. Да, не заметить такую карету было бы сложно.

Конюх привел нам с Люсифером наших лошадей. Аннабель была вычесана; шерсть ее блестела на солнце. Кобыла мотала головой, пытаясь избавиться от косичек, в которые заплели ее гриву; я немедленно распустила их. Уздечку заменили серебряной сбруей – но мне хотя бы разрешили оставить мое любимое, хоть и изношенное, седло. Стоило мне вскочить на Аннабель, как мы все отправились в путь.

Мы с Люсифером ехали бок о бок позади кареты. Тонду мы объехали стороной, дабы не вызывать суматохи, но он все равно держал капюшон плотно натянутым на лоб. По дороге нам попались лишь две женщины, собиравшие около маленького мятно-зеленого домика на самой окраине города яйца из-под кудахтавших наседок. Женщины благоговейно склонились перед каретой, а затем и передо мной, но я раздраженным жестом дала им понять, что это лишнее. Ах, как я ненавидела это незаслуженное внимание к моей скромной персоне!

Когда мы оставили Тонду позади, Люсифер поскакал вперед, направившись моим обычным маршрутом через лес к Черному замку, чтобы объявить