– Хм, не надо мне такого счастья, – фыркнула Мария.

– И все равно нужно было сообщить его родным.

Молодая воспитательница покачала головой:

– Ну, позвонила бы я его мамашке. Она бы выслушала, да сказала бы – примем меры, а толку? Про его отца вообще молчу. Нам что, больше всех надо?

Елена Борисовна нахмурилась. С одной стороны, она прекрасно понимала свою юную коллегу. То, что вразумить этого семилетнего зарвавшегося наглеца окажется поистине невыполнимой задачей, стало ясно очень быстро, буквально через пару дней после того, как он переступил порог детского сада. Они оказались бессильны что-то изменить, и Елена Борисовна с трудом смирилась с подобным положением вещей – в ее практике случались похожие случаи, хотя их можно было скорее отнести к исключению из правил. Поэтому куда проще закрыть на вчерашний инцидент глаза, а после выпускного вечера забыть этого несносного Кашина как дурной сон.

Но… если оценивать ситуацию с точки зрения педагогики, то рассказанный Машей случай с мертвым воробьем – ЧП и тревожный звоночек для родителей, которые оказались абсолютно глухи и слепы по отношению к проблемам, имеющим место по вине их неуравновешенного и распущенного чада. «Да что там звоночек, – думала Елена Борисовна. – Это уже целый колокол».

Ребенка, прячущего ради развлечения в карман своей однокашнице дохлую птицу, необходимо срочно показать психологу.

«А то и психиатру».

Вслух же воспитательница спросила:

– А ты обратила внимание, что он только к Ире Стрельцовой клинья подбивает?

Мария кивнула, осторожно затушив окурок о ступеньку.

– Это тоже ненормально в этом возрасте, – продолжила старшая воспитательница. – Я не раз видела, как он к ней в постель пытался залезть во время сна. И к себе в трусы руки засовывает.

Мария бросила потушенный окурок в бумажную пепельницу.

– Да помню я. За нее еще Алексеев вступился. Прямо любовный треугольник, елки-палки.

При упоминании Димы Алексеева губы Елены Борисовны тронула легкая улыбка. Ей нравился этот щупленький мальчуган с не по-детски осмысленно-серьезным взглядом. Воспитанием Димы занималась сестра Вера. Кроме нее, у паренька был отец, тихо и неуклонно спивающийся неряшливого вида мужчичок лет сорока. Мать у Алексеевых умерла, когда Дима был совсем крохой. Судя по всему, его тоже тянуло к общению с Ирой, хоть он порою и стеснялся подходить к девочке.

– А что касается постели и трусов… Дети копируют поведение взрослых, – сказала Мария. – Я не удивлюсь, если у себя дома Кашин-младший был свидетелем чего-то такого… Ты понимаешь, о чем я.

Елена Борисовна фыркнула и тоже погасила окурок.

– Ладно, пойдем. Тебе еще костюм примерить надо. В роль войти, так сказать. Справишься?

– Постараюсь.

Девушка принужденно засмеялась.

– Я буду самой молодой и привлекательной Бабой-ягой. Баба-яга – 2014, встречайте!

Она открыла дверь и уже без улыбки взглянула на коллегу:

– Пожалуй, пора перепрофилироваться, Лена. Чувствую, не мое это – воспитывать чужих детей. Особенно когда они в семилетнем возрасте лезут в постель к девчонкам и засовывают им в карман дохлых птиц.

Елена Борисовна пожала плечами:

– У человека всегда есть выбор. Решать тебе.

* * *

(Тили-тили-тесто, жених и невеста)

Дима зажмурился, слова из дурацкого стишка не оставляли его в покое, атакуя мозг жужжащими мухами, заприметившими сладкое.

(тили-тили…)

Нет, пора, наконец, дать отпор этому Паше, который сегодня дразнил его целое утро. А он всего-то нарисовал для Иры красивого дельфина. При чем тут «невеста»?

Дима лежал в своей кровати, стараясь думать о выпускном вечере. Он пытался мысленно проговорить стихотворение, которое должен был произнести перед собравшимися родителями, но вместо заученных фраз в голове вновь и вновь, словно ржавые карусели, поскрипывал хоровод ненавистных слов:

«Жених и невеста… тили-тили-тесто… Тесто засохло, невеста сдохла… Тили-ти…»

Дети какое-то время тихо перешептывались, пока не наступила полная тишина.

Он еще крепче сомкнул веки, устремив всю свою силу воли на то, чтобы отвратительный стишок стерся из его памяти, растворился, как кубик сахара в чае, и появилось бы лицо Иры, но, как назло, вместо образа нравившейся ему девочки перед глазами ни с того ни с сего замаячила мясистая физиономия Павлика Кашина.

«Невеста сдохла, червяк, – шипел он в воображении мальчика, его толстые губы поблескивали от слюны. – Тесто засохло, вот так. А невеста…»

– Дима…

Паренек вздрогнул, услышав знакомый голос. Знакомый до замирания сердца.

Он открыл глаза и увидел темные глаза, с любопытством разглядывающие его из-под одеяла. Ира робко улыбнулась:

– Я думала, ты спишь.

– Я не сплю, – сказал он, неуверенно улыбнувшись в ответ.

– Мне скучно. Ты знаешь какую-нибудь сказку? – приглушенно спросила девочка.

– Ммм…

Дима взволнованно облизал вмиг пересохшие губы. Ира просит его рассказать сказку? Да сколько угодно, ведь его старшая сестра Вера каждый вечер читает ему разные интересные книжки!

– Про доктора Айболита знаешь? – спросил он. Девочка кивнула.

– А про Буратино?

– Знаю.

Пока Дима лихорадочно копался в памяти, в силу возраста хранившей еще не такой уж и обширный запас сказок и историй, Ира вдруг сама пришла на помощь:

– Придумай что-нибудь сам. Ладно? Ты ведь умный.

– Ладно, – ответил мальчик. – Сейчас что-нибудь придумаю.

Дима слегка прикрыл веки, представив себе море. Вера как раз недавно ему рассказывала захватывающую историю про одного человека, который оказался на острове и долго там жил. Его звали Робинзон Крузо. И хотя Дима никогда не был на море, сейчас он видел его словно наяву. На чистом небе сияет горячее солнышко, они с Ирой плывут на красивом корабле и весело смеются. Их лица обдувает морской ветер, и он даже чувствует, как соленые брызги волн попадают на их загорелую кожу…

Он уже знал, о чем будет рассказывать. Но…

Его взгляд переместился на дверь, которую несколько минут назад закрыла Елена Борисовна. Ира проследила за ним и все поняла:

– Ты только потихоньку. Никто не услышит.

Внезапно слева раздался шорох, и краем глаза Дима увидел, как кто-то слез со своей кровати.

(Тесто засохло, невеста сдохла…)

Послышалось шлепанье босых ног.

– Ну, давай, – шепотом произнесла Ира.

(Павлик, это он, уродский толстяк)