и что чувствует, единственным доступным ему способом. Мы можем смотреть, как Энтони снова и снова пересматривает Барни, и называть это одержимостью, которая требует коррекции, а можем называть это любовью.

Дэвид скажет, что, если мы не искореним эти аутистические проявления, он никогда не будет нормальным. Он всегда будет другим.

А мой ответ на это будет — да. Он всегда будет другим.

И мир не рухнет, и я не умру. И Энтони будет в гостиной смотреть своего любимого «Барни».

Глава 29

Уже ноябрь, и остров продолжает пустеть, сбрасывать жирок, с каждой неделей все меньше и меньше народу приезжает сюда на выходные и в однодневные поездки. Выбравшись пройтись по пляжу или вдоль дороги неподалеку от дома, Оливия может за всю прогулку ни разу никого не встретить. Магазины и рестораны в центре еще работают, но лишь потому, что коммерсанты дожидаются рождественских гуляний, последнего в году шанса подзаработать на туристах, прежде чем зима официально вступит в свои права. В конце декабря бо́льшая их часть закроет свои двери как минимум на три месяца. До тех пор, пока Торговая палата не придумает какой-нибудь коллективный повод для туристов приехать сюда зимой: Нантакетский фестиваль ледяной скульптуры в январе, Нантакетские Зимние Олимпийские игры в феврале, Нантакетский фестиваль кофе в марте — до весны сюда больше никто не вернется. Нантакет — сезонная островная площадка, а не зимний курорт и определенно не то место, где разумный человек станет по собственной воле жить круглый год.

Профессиональная жизнь Оливии тоже вот-вот прекратится на зиму. Ей осталось обработать всего одну фотосессию, и больше делать будет нечего. Ее дни становятся скудными на события и неспешными, расслабленными и простыми, и она приветствует эту перемену.

Время уже далеко за полдень, и она идет к своему почтовому ящику, потому что забыла сделать это с утра, перед завтраком, после чтения одного из своих дневников, как это уже вошло у нее в обыкновение. За эти месяцы, читая и перечитывая свои дневники, она получила возможность мягко погрузиться в прошлое, взглянуть на то, что произошло, с состраданием и любовью, понять то, чего она не знала тогда, то, чего она и не могла знать, потому что все было слишком болезненно, слишком свежо. Тогда она находилась слишком внутри этих эмоций и всей ситуации, чтобы их видеть, не говоря уж о том, чтобы понимать. А теперь понимает.

Она видит свое отрицание и гнев, порожденный страхом, который пришел на смену отрицанию. Видит свое отчаяние — и отчаяние Дэвида, эту непреодолимую пропасть, которая росла и ширилась между ними. Но то, что она сейчас видит с предельной ясностью, которая никуда не исчезает даже много часов и дней спустя после того, как она закрывает свой дневник, это Энтони. Не отрицание аутизма Энтони, не гнев на его аутизм и не отчаяние из-за его аутизма. И даже не Энтони с его аутизмом. Просто Энтони.

Оливия вздыхает. Жаль, что она тогда не знала всего того, что понимает сейчас.

Она в одиночестве идет посреди дороги, перечерченной длинными тенями, вслушиваясь в крики чаек над головой, перезвон китайских колокольчиков вдалеке и скрип песка под ее подошвами на мостовой. Влажный холодный ветер дышит солью ей в лицо. Прогуляться на свежем воздухе приятно. Это помогает прочистить голову, убедить испуганные и глубоко затаившиеся мысли в том, что они могут без опаски выйти из укрытия, побудить незавершенные мысли показать свои зазубренные края, обратить внимание на мысли блуждающие и смутные.

Когда она гуляет, ее мысли выстраиваются в мозгу, как белые камешки, позволяя хорошенько себя рассмотреть и обдумать со всех сторон. Сегодня, гуляя, она размышляет о своих сестре и матери.

Мария хочет, чтобы на День благодарения она приехала домой, в Джорджию. Повидаться было бы замечательно. Оливия скучает по старшей сестре. Но складывать вещи, выбираться с острова на пароме или на самолете, потом лететь как минимум еще с одной пересадкой, ночевать на диване у Марии в гостиной — ей даже думать обо всем этом страшно.

И хотя ей чем дальше, тем больше стыдно, что она уже сто лет не видела детей Марии, Оливия пока не готова проводить время с ними, со своими чудесными племянником и племянницей, двоюродными братом и сестрой Энтони, уже такими большими, благополучными, такими способными. Живыми. Но дело не только в детях. Дело во всей жизни Марии. Ей все и всегда давалось без каких-либо усилий. Ее оценки были лучше, а бойфренды — симпатичней. Она училась в более престижном колледже и нашла себе более высокооплачиваемую работу. Она выше ростом. А теперь еще у нее прекрасный счастливый брак и двое здоровых детей. Оливия понимает, что сравнивать себя с кем-то глупо и бессмысленно, но если она поедет на День благодарения в гости к Марии, она все равно неизбежно будет сравнивать.

И она совершенно определенно не готова общаться с их матерью, которая, если верить Марии, по-прежнему каждый день ходит в церковь, с головы до пят одетая в черное, и там, в добавок к молитвам за упокой Энтони, теперь молится еще и за разведенную душу Оливии. Не исключено, что она также читает молитву-другую, чтобы обелить себя, чтобы Бог ни в коем случае не подумал, что она в какой-то мере ответственна за постыдное и греховное поведение ее дочери. У Оливии нет сил приехать домой и там предстать перед судом свой религии и своей матери.

Мария говорит, что Оливия не сможет прятаться вечно. Да, это именно то, ради чего она приехала сюда в марте, но, сама того не ожидая, в то время как все остальные жители острова готовятся впасть в зимнюю спячку, она, наоборот, ощущает в себе возможность пробуждения, начала новой жизни. Быть может, для нее Нантакет не просто временное пристанище, убежище, в котором можно укрыться от горя и жизни, которую ей не довелось прожить. Быть может, это ее дом.

Кроме того, ее удаленное местожительство — отличный предлог, ее спасение от утомительного перелета, недостойной зависти и вечных адских мук. Нет, она не полетит на День благодарения в Джорджию. Она останется дома, на Нантакете, радуясь такой возможности.

Оливия доходит до почтового ящика, открывает дверцу и вытаскивает небольшую стопку корреспонденции. Потом разворачивается, чтобы идти обратно, и видит женщину с черным псом на поводке, неторопливо идущую вдоль дороги. От неожиданности Оливия застывает на месте с почтой в руке, осознав, что они направляются прямо к ней.