Стоимость новой экспедиции и раскопок оценивалась почти в миллион долларов, причем бо́льшая часть денег снова должна была пойти на вертолеты. С помощью Криса Стив Элкинс и Билл Бененсон занялись фандрайзингом и получили средства от гондурасского правительства и Национального географического общества. Журнал «Нэшнл джиогрэфик» снова нанял меня для освещения работы экспедиции. Я опасался возвращения на У1, но очень хотел узнать, что скрывается в тайнике. Разумно это было или нет, но я перестал беспокоиться о лейшманиозе – гораздо больше меня волновали ядовитые змеи и лихорадка денге. Я понял, что никогда не забуду о нашем первом столкновении со змеей – громадной, могучей и смертельно опасной. Решив не брать свои старые противозмеиные гетры, я купил в интернет-магазине за двести долларов новые, которые рекламировались как самые совершенные. Изготовитель разместил в Интернете видео, на котором они отражали многочисленные атаки большого гремучника. Я позвонил и спросил, были ли гетры опробованы на копьеголовых змеях. Выяснилось, что нет, и гарантий на случай нападения таких змей производитель не дает. Тем не менее я купил эти гетры.

У меня имелся также план предохранения от лихорадки денге: поливать репеллентом одежду изнутри и снаружи, дважды в день раздеваться и обливаться спреем и, наконец, залезать в палатку до заката солнца, пока москиты не вылетели на охоту, а выбираться после восхода.

В начале января 2016 года группа гондурасских и американских археологов во главе с Крисом Фишером прибыла на объект с самым современным оборудованием, включая планшеты с усиленным корпусом для работы в джунглях, новейшие навигаторы и портативную лидар-установку, которой управлял Хуан Карлос. Примечательно, что Хуан Карлос, как и все другие, заболевшие после первой экспедиции, отправился во вторую поездку. Единственным исключением стал Оскар Нейл, который (по понятным причинам) сообщил Гондурасскому институту антропологии и истории, что ноги его больше в джунглях не будет.

Через неделю Фишер и его люди уже были готовы приступить к работе на тайнике. Начало исследования потерянного города вызвало ажиотаж в гондурасской прессе, причем местонахождение объекта до сих пор удавалось успешно скрывать, что удивительно при таком большом количестве осведомленных. Президент Эрнандес объявил, что он лично отправится на объект и привезет оттуда два первых артефакта в новую лабораторию, которую строили близ аэродрома Агуакате. Он не только проявлял личный интерес к объекту, но и хотел сообщить жителям страны хорошую новость.

Шумиха, порожденная новостями о раскопках, как и следовало ожидать, вызвала новые распри в научном сообществе и волнения среди части коренного населения Гондураса. Критики проекта снова стали помещать посты в блогах и жалобы в прессе. Прежний глава Гондурасского института антропологии и истории Дарио Эураке в публикации на сайте Vice.com сообщил, что археологи ставят себе в заслугу открытие, сделанное другими, и оскорбляют коренных обитателей Гондураса, ведя полемику с «расистских позиций». Он сказал, что распространение информации составляет угрозу для руин, которые могут подвергнуться разграблению, и ему очень жаль, что Гондурас превратился «в реалити-шоу». Кое-кто из археологов обвинил президента Эрнандеса в том, что он эксплуатирует находку, желая отвлечь внимание общества от коррупции, нарушения прав человека и убийств активистов-экологов. Они осуждали участников экспедиции за сотрудничество с таким правительством[77].

Группа активистов из числа коренных жителей Гондураса, называющая себя “los hijos de la Muskitia” («Дети Москитии»), 13 января написала открытое письмо с критикой правительства, в котором раскопки на У1 объявлялись нарушением договоров с индейцами. Письмо содержало длинный список требований и возражения против использования термина «обезьяний бог» – авторы называли его «уничижительным, дискриминационным и расистским». Завершалось оно так: «Мы, сыновья коренного сообщества Мискиту… требуем немедленного возвращения всех артефактов, похищенных из нашего священного Белого города». К письму прилагалась карта земель мискито, которая, похоже, включала земли, традиционно принадлежавшие другим коренным народам – печ и тавака: они считаются истинными наследниками древних обитателей Москитии. Проблема прав коренных народов в Москитии довольно сложна. Гондурасское общество состоит из людей со смешанной этнической принадлежностью, и большинство граждан, богатых и бедных, имеет немалую часть индейской крови. Что до мискито, то они произошли от индейцев, африканцев, испанцев и англичан и ранее проживали не в горах внутри страны, где находится У1, а на побережье.

Когда я спросил Вирхилио об этом письме, он ответил, что правительство в курсе, давно его ожидало и знает, как решить проблему. (Насколько мне известно, правительство решило проблему, просто проигнорировав письмо.)

Джон Хупс устроил в своем университете дискуссию по теме, которую он в кулуарах обозначал как «торговля потерянным городом», но официальным названием было «Потерянный город, которого нет». Когда я спросил его, о чем пойдет разговор, он ответил, что основная цель дискуссии – помочь студентам «понять, как „горячие“ проблемы вроде колониализма, превосходства белых, мачизма, фантазии и воображения [и] прав коренных народов… пересекаются с нынешними и прежними политическими сообщениями о Белом городе».

В середине января я прилетел в Тегусигальпу, собираясь вернуться в джунгли и написать отчет о раскопках для «Нэшнл джиогрэфик». Мне было любопытно увидеть, как президент, его окружение и пресса намереваются вести себя в джунглях, кишащих змеями и инфекциями. Я также поймал себя на мысли о том, что поразительное совершенство дождевых лесов может быть уничтожено с приходом людей, в котором я сыграл определенную роль.

Мое возвращение на У1 началось утром 11 января 2016 года, когда водитель встретил меня в Тегусигальпе, еще до рассвета – нам предстояла долгая поездка на аэродром, откуда я должен был отправиться в долину на военном вертолете, вылетавшем в восемь утра. Вирхилио предупредил, что мне нужно взять все необходимое для ночевки на У1, включая еду и воду, потому что вертолетные перевозки были ненадежны, а мне, возможно, пришлось бы провести там ночь или даже задержаться на несколько дней. Я закинул свой битком набитый рюкзак в кузов старенького пикапа с треснутым лобовым стеклом и государственными логотипами на дверях. Машина рванула с места на большой скорости и помчалась по пустым улицам столицы, напоминавшим постапокалиптический пейзаж. Вскоре мы покинули город и с ревом понеслись по спускам и подъемам горной дороги. Час спустя мы попали в густой туман высоко в горах. Желтые огни встречных легковушек и грузовиков сперва зловеще мерцали, затем вспыхивали, как фейерверки, и наконец проносились мимо; задние фонари еще некоторое время мигали в чернильной темноте. Когда начало светать, туман стал клочьями повисать на склонах гор и заполнять долины. Внутренняя часть Гондураса потрясающе красива и сурова – сплошные горные хребты, разделяемые зелеными долинами. Мы то поднимались, то опускались, за окном мелькали указатели с обворожительными названиями деревень – Эль-Маго, Гуаймака, Кампаменто, Лепагуаре, Лас-Хойяс. Мимо этих поселений мы проезжали год назад, только теперь, окутанные ранним утренним туманом, они имели потусторонний вид, заставлявший думать о непостижимости и «когнитивном диссонансе» нынешнего Гондураса.