С каждым часом земля становилась все беднее. Леса исчезли, и лишь редкие заросли бананов и тополиные рощи близ маленьких речушек вносили разнообразие в унылый пейзаж. Иногда дорога вела вдоль железнодорожных путей, подчас она проходила мимо скопищ пыльных зданий, выстроенных вокруг ничтожных площадей с неизбежными мечетями, иногда с фонтанами и полицейскими будками. Мы проезжали мимо бедных фермеров с тяжело груженными ослами (или, еще чаще, женами), повстречали два или три британских армейских грузовика, машины под флагами Франции, Италии и Великобритании – из них на нас смотрели белые суровые лица. Я надеялся, что нас может остановить полиция, но чем глубже мы въезжали в Анатолию, тем меньше европейцев нам попадалось. Сначала у полицейских постов были и итальянские, и турецкие офицеры, позже я видел только турок. Мимо проехали турецкие кавалеристы под знаменем султана. Мой спутник нахмурился:

– Думают, что они патриоты. А на деле поддерживают самого худшего врага Турции.

Я задумался о том, принимал ли этот бимбаши участие в недавних попытках убийства правящего султана, который, по моему мнению, мыслил реалистичнее большинства своих предшественников. Время от времени Хакира приветствовали полицейские, которые, казалось, узнавали его, и я понял, что должен сохранять осторожность. По внешнему виду никак нельзя было догадаться, кто здесь кемалист, а кто нет.

Мы остановились только однажды, в сельском доме, чтобы купить немного хлеба и маслин и оправиться. Днем мы снова въехали в прохладную холмистую местность, а дорога стала гораздо хуже – нам не раз приходилось останавливаться и объезжать ямы. Бимбаши иногда предупреждал шофера, иногда приносил мне извинения. Он всю дорогу сидел прямо, время от времени зажигая сигарету или дергая шелковый шнур на окне. Дважды он сообщал мне названия городов, о которых я прежде не слышал. Он указал на руины античного храма, башни крестоносцев, более современные остатки недавно уничтоженной деревни. К вечеру мы спустились в узкую скалистую долину, где текла река и росли чахлые дубы. Автомобиль остановился на узкой дороге. Бимбаши повел меня сквозь облака комаров вниз по течению реки, затем по дрожащему, скрипящему мосту к деревянному дому, напоминавшему захудалую российскую дачу. Первоначально дом был белым, но большая часть краски стерлась. Столбы веранды выглядели такими же непрочными, как мост, и когда мы вошли внутрь, я подумал, что постройка вот-вот рухнет. Пыльные комнаты были обставлены очень бедно – казалось, здесь много лет никто не жил. Проходя по дому, мы слышали голоса, доносящиеся с другой стороны здания, потом оказались в низком крытом внутреннем дворе, в центре которого находился кирпичный колодец. Неподалеку я увидел конюшни, занятые лошадьми, а у самого колодца сидели на земле или на корточках трое прихвостней бимбаши. Я их прекрасно узнал. Если немного изменить лица и одеяния, они могли бы сойти за бандитов Григорьева, тех самых, которые именовали себя казаками. Внешне они чем-то напоминали огрызающихся волков. Когда мы с бимбаши вошли во внутренний двор, они не потрудились встать, хотя всячески выражали уважение человеку, который как раз выходил из конюшни, улыбаясь Хакиру и вскинув бровь при виде меня, как будто мы были старыми друзьями. Судя по тому, как держался предводитель разбойников, он когда-то был солдатом, а теперь выглядел почти таким же оборванцем, как и все прочие, третьесортные бандиты, самозваные «бойцы нерегулярных войск», башибузуки. Они носили овчинные шапки, нагрудные патронташи висели крест-накрест, мешочки с патронами были у каждого на груди и на бедрах. На поясах у них болтались ножи, сабли, пистолеты, большей частью ржавые. Приседая, как обезьяны, они пытались разжечь огонь под стоявшей возле колодца кастрюлей. Вожак что-то проворчал, предложив нам разделить трапезу, но мы покачали головами. Потом мы все-таки взяли по куску хлеба, обычного серого хлеба. Вода неслась по камням с таким шумом, что мне показалось: она вот-вот затопит и смоет дом, но это усиление звука объяснялось просто особенностями внутреннего двора. Как только майор Хакир и главный башибузук отвели меня в другую комнату, наступила относительная тишина.

Хакир и бандит некоторое время беседовали на своем языке. Я смог разобрать лишь несколько слов, главным образом связанных с войной. Наконец Хакир обернулся ко мне:

– Мы отдохнем пару часов, а потом двинемся дальше, хотя темнеет здесь очень рано. Вы умеете ездить верхом, мсье Пятницкий?

Я неохотно сказал, что умею, хотя мой опыт весьма невелик. Автомобиль, по словам Хакира, должен был вернуться в Скутари. Здесь он слишком заметен. Кроме того, машина все равно не смогла бы проехать по этим дорогам. Я почувствовал настоящий упадок сил, поняв, что разрывалась еще одна важная связь с цивилизованным миром. Теперь, как и на Украине, я унизился до езды на пони. Я утешал себя, вспоминая о греческом наступлении в Анатолии. Вполне вероятно, что Кемаль и его бандиты завтра-послезавтра будут схвачены. Меня могут спасти очень скоро. Важнее всего не испугаться при звуках выстрелов и не попасть под шальную пулю. Я заставил себя позабыть обо всех проблемах и погрузиться в транс, почти в кому – в прошлом это умение сослужило мне добрую службу. Мне фактически удалось отключить мозг, я едва осознавал, что делаю и говорю. И в то же время я не утратил желания сбежать – и смог бы это сделать при первой же возможности. Вскоре я стал действовать автоматически – ехал вместе с остальными по дну долины: мы преодолели узкий проход и снова оказались посреди ужасной, бесплодной равнины.

Под луной пустыни, верхом на тощем, ужасно пахнувшем пони, я ехал по земле столь отвратительной, грязной и никчемной, что никак не мог представить, что кто-то желает за нее сражаться, не говоря уже о том, чтобы за нее умирать. Возможно, думал я, людей ввели в заблуждение, и они видели богатейшие земли там, где простиралась лишь безжизненная пыль.

В ответ на мои вопросы бимбаши Хакир повторял, что мы в некотором отдалении от Карагамуса. Для меня эти слова звучали абсолютной бессмыслицей. В любом случае мое внимание скоро отвлеклось на кое-что другое – я почувствовал первые укусы вшей. Я снова испытывал все знакомые прелести бандитской жизни. Как нелепо все выходит, думал я. Я вновь устремился к просвещенному будущему и оказался в невежественном прошлом. В моем чемодане лежали чертежи изумительного нового аэроплана, который мог изменить всю историю XX века. И тем не менее сейчас я ехал рядом с мужчинами, привычки и склонности которых не менялись тысячу лет, которые во всех отношениях (за исключением более современного оружия) напоминали своих диких предков, Очевидно, Кемаль попал в ту же ловушку, что и Ленин, – он объединил примитивные силы, крестьян и бандитов, чтобы повернуть ход войны в свою пользу. Поэтому теперь вся власть целиком принадлежала людям, которые противились переменам. Меня слегка утешило, что бимбаши Хакир сидел в седле немногим лучше, чем я. Он испытывал страшные неудобства, пытаясь держаться подальше от своих нерегулярных воинов, по возможности избегая прямого соприкосновения с их невероятно грязными телами. Их, в свою очередь, явно удивляла наша неловкость. Они поглаживали сальные усы, посматривали на нас из-под густых черных бровей, перешептывались и усмехались. Однажды мы остановились среди скрюченных карликовых сосен и увидели, как огромный локомотив, громко гудя и сверкая огнями, пронесся в ста ярдах под нами. Я заметил, что бандиты старались не смотреть прямо на поезд, они отводили глаза, как будто верили, что поезд на них набросится, если они на него взглянут.