Хейти чувствовал, как засыпает. Мотнул головой, ответил Слесареву:

– Ты не думал, что она тут уже давно? И когда порядок был, и когда был самый страшный бардак. И ничего… Живы. Более того, – Хейти что-то прикинул в голове, – войну выиграли.

– Думал, – признался Сергей. – Очень хорошо думал. Пока Екатеринбургский по воздуху летел, думал. Пока в институт этот сраный лез думал. Когда на своего друга мертвого глядел, тоже думал. Когда твою морду увидел, бессмысленную, тоже думал, много думал.

Он замолчал и продолжил после небольшой паузы:

– Конечно, они были и раньше, институт и бункер этот чертов, не первый день тут стоят. А раньше тоже где-то стояли… Может быть, у тебя в этом… Таллине. Недаром тут скинхеды ваши сшиваются. И старичка завалили тоже недаром…

– Старичка? – перебил его Хейти.

– Да… Был тут такой… С чего все и началось-то… – Слесарев вспомнил, что Хейти не знает начала этой истории. – Для меня началось. Работал он с этой тарелкой долбаной и служил где-то у вас в Таллине. Энкавэдэшник бывший… когда его шлепнули, на земле рядом с ним надпись была… Что-то там типа… Про собаку.

– Кого?

– А? – Слесарев задумался. – Да вроде как так. И еще какой-то «сурм» там был…

– Собачья смерть, – перевел Хейти. – Идиотизм.

Хейти чувствовал себя погано, словно бы он сам убил того старичка, хоть и служившего ранее в НКВД, но все-таки старичка.

– Не знаю, идиотизм или нет, – продолжал Слесарев. – Но думал я плюнуть на все это. Мне-то, собственно, что со всего этого? Одни неприятности. Да только… Я как твою рожу увидал, когда ты пистолет на Кактуса навел, а в глазах пустота такая, тоска… Понял, взорву все, на хрен. Живота не пожалею, а взорву. У меня ведь сын растет, а тут такое.

– Но ведь это ж не где-нибудь, – сказал Хейти. – Не в Штатах, не у арабов каких-нибудь. Это ж у тебя.

– Потому и взорву, что у меня. А не в Штатах.

– Ну, ты же понял, что я хотел сказать… – Хейти поискал слова. – Как же патриотизм? Оборонка ведь это… Ну… Ты ведь понял?!

– Понял, – спокойно подтвердил Слесарев. – Все я понял. Сразу. Но только если бы все так просто было… Если бы я не знал об этом институтике ничего и о тарелке этой драной не знал… Если бы не ползал я там по проходам, коридорам… Ты пойми, если появились такие, как ты, значит, будут и другие. Я не знаю, умнее они будут или глупее, сильнее или слабее. Не знаю. И я даже судить не берусь, что хуже. Это не в укор тебе, пойми. Но ты работаешь на Запад. И будут еще такие, с микросхемами в голове, или с нанотехнологнями в крови, или с убеждениями… И пойдет плясать губерния! Повалятся из этой Пандориной шкатулки подарки по всему свету. Эту сытую агонию прекратить надо.

– Почему сытую?

– Потому что… Потому что если какой-то мент может запросто заползти в какой-нибудь институт… Значит, заелись эти твари там, наверху этой пирамиды в пирамиде. Умерло это… И никакой пользы от него, вонь одна. Раньше была, наверное, польза, а сейчас нет. Одно зло…

Хейти потерял нить Сергеевых рассуждений. Он понял, что капитан уже говорит сам с собой. О своем. Как будто обрывалось что-то внутри Слесарева, рвалось в душе, тренькая струнами. Невыносимо громко.

– Есть очень хочется. Ты бы сходил в магазин… – наконец сказал Хейти.

Сергей в раздумье покачал головой. Хейти показалось, что он не слышит, но потом Сергей сказал:

– Давай штаны…

Вскоре Хейти сидел на бетонном полу на подсунутой под задницу картонке. Холод, который поднимался снизу, почему-то не беспокоил. Голова то и дело падала на грудь.

В конце концов Хейти задремал.

Когда он снова открыл глаза, перед ним сидел лейтенант Мельников. Хейти понял, что спит.

– Привет, давно не виделись.

Кто это сказал? Впрочем, не так важно.

– Слушай, ты как-то далеко забрался… – сказал лейтенант. – Не находишь?

– Нахожу… – вяло отозвался Хейти. За всеми событиями последних дней Мельников казался таким далеким.

– И ведь из этой переделки ты имеешь все шансы не выкарабкаться.

– Знаю, – сказал Хейти и про себя удивился, почему он так хорошо понимает Мельникова? Ведь говорят они на разных языках.

– И что делать думаешь?

– Выкарабкиваться… – Чертовски логично.

– Это не так уж и трудно, наверное. Просто, как все гениальное. Только я пока об этом не знаю. Путь наверняка где-то близко…

– Ну… – Мельников саркастически усмехнулся. – Все пути находятся близко. В твоей голове. Но мы ведь не о философии тут собираемся говорить?..

Хейти даже не удивился этой фразе. Собираемся – значит собираемся. Значит, так нужно, будем говорить о чем-то другом.

– Мне бы от «жуков» в голове освободиться… – сказал Хейти, словно Мельников мог чем-то помочь ему. – А дальше разобрались бы сами.

– Да нет никаких у тебя «жуков»…

– А что же есть?

– Программа есть. Это особенный, почти уникальный комплекс химических, биологических и прочих веществ вкупе с соответствующей обработкой мозга. Очень примитивной моделью этого процесса можно считать гипноз, хотя аналогии совершенно неуместны.

– Ты откуда знаешь?

– Я многое знаю. Теперь. Хейти внутренне содрогнулся.

– Кстати, комплекс действительно был разработан здесь, в Союзе. И, что самое интересное, в твоем родном городе.

– Как это?! – спросил Хейти.

– А так, когда Объект был сбит, его поместили в единственный тогда пригодный для этого дела институт, который находился в Таллине. Дело в том… – Мельников помолчал. – Что везти его ближе к Москве побоялись. Тащить куда-то на восток, где традиционно проводят подобные исследования, означало волочить Объект через всю страну, что тоже было опасно, кстати, как оказалось, не зря боялись… Вот так-то. Из трех Прибалтийских республик выбрали самую северную. Так вот, первые же месяцы работы дали потрясающие результаты. Как раз в области биохимии мозга. Не нашего, разумеется.

А потом война. Объект пришлось спешно вывозить… С этим целая история вышла. А архивы и материалы сожгли. Ученых, работавших там, вывели во двор и расстреляли… Но, видимо, не всех или сожгли не все. Хотя без ключей в тех материалах разобраться было довольно трудно. На расшифровку должно было уйти время, потом восстановление утраченных частей, практические опыты, не всегда удачные. И вот появляешься ты. Как гостинец из сорок первого года. Знаешь, в этом есть что-то занятное такое… Ты как порождение Объекта вернулся, чтобы его уничтожить. Фрейдизм техногенной эпохи.

Впрочем, может быть, и не уничтожить, или не только уничтожить. Я этого не знаю.

– А кто же знает?

Мельников указал на голову Хейти.