Наступила темнота — это Вазила перестал играть. Все сидели молча и даже, кажется, не дыша. Потом Акболат сказал:

— В любом случае, нам надо пройти через тьму. В любом.

Ягмара настояла на то, что первой пойдёт она.

— Я там что-то вижу. Не понимаю как, но вижу…

Наконец Акболат согласился. Распределились цепочкой: Акболат второй, за ним Ний, потом младший брат Бекторо Горон, сама Бекторо, старший брат Каев, Овтай, замыкает Вазила. Он же ведёт и волка, который больше ни с кем не хотел идти.

— Верёвку бы, — сказал Акболат.

— Есть верёвка, — сказал Ний. — Всю дорогу её таскаю, забыл уже про неё…

Верёвка была отличная, льняная, греческого плетения. Каждый завязал её себе узлом за пояс. Волк позволил обхватить себя ею вокруг туловища. Шеру прошёлся вдоль цепочки, всё одобрил, вспрыгнул Ягмаре на плечи. Он стал совсем лёгкий — скелетик, обтянутый пушистым мехом…

Преодоление стены тьмы далось Ягмаре нелегко, первый шаг никак не хотел делаться. Она сначала отломанной от тележки оглобелькой нащупала опору, потом ввела в тьму правую ногу, готовая моментально отдёрнуть — но нет, там продолжался всё тот же каменный пол, разве что было холоднее… Наконец она перенесла вес на эту ногу и сделала второй шаг. Когда сквозь границу тьмы проходило лицо и глаза, она ощутила что-то вроде прикосновения воды, почему-то осенней воды — когда погружаешь в неё лицо…

Шеру недовольно фыркнул.

На всякий случай она остановилась на несколько мгновений, ожидая, что глаза или что-то вместо глаз вновь начнут видеть, но этого пока не произошло — тьма оставалась кромешной. Когда Ягмара смотрела снаружи и что-то видела по эту сторону, то, наверное, просто обманывала сама себя. Тьма была однородная, неподвижная и непроглядная. Но не плотная, вдруг поняла Ягмара, не загораживающая свет, а наоборот — слишком пустая для света. Она присела, потрогала рукой, на чём стоит, и не поняла — это был и не камень, и не лёд, и не простая земля, а что-то совсем другое. И тогда она пошла, шаг за шагом, медленно, никуда не торопясь, и по натяжению верёвки поняла, что за ней двинулся отец — и, наверное, все остальные…

Здесь наконец было не жарко, но и не прохладно, и не холодно — здесь было никак. Дышалось легко, но воздух был совершенно пресный, пустой. Ровная поверхность под ногами, кажется, чуть пружинила, как пружинит осенний лёд, но беззвучно. Шаги вообще не были слышны, только дыхание, удары сердца и толчки крови в ушах.

— Отец! — позвала Ягмара.

— Да!

— Всё в порядке?

— Привыкаю.

— Уже все вошли?

— Кажется, да…

Произвели перекличку. Голоса звучали глухо и неуверенно. Однако отозвались все, и Ягмара продолжила движение.

Сначала она считала шаги, чтобы просто занять себя чем-то, но потом сбилась и считать перестала.

Тьма медленно проникала в неё…

Поначалу это чем-то походило на то, как ты стоишь на холодном ветру и постепенно замерзаешь — но без неприятных ощущений. Просто перестаёшь себя чувствовать. Или наоборот: купаешься в очень тёплом пруду — и словно растворяешься в воде… Ягмара знала, что она продолжает идти, к чему-то приближаясь и удаляясь от чего-то, что за ней идут остальные, что на плечах лежит непривычно тихий Шеру — но это становилось всё менее и менее значимым.

Потом она поняла, что не замёрзла и не растворилась, а сгорела незримым племенем и шагает сейчас пеплом, по привычке сохранившем форму тела. Дуновения тьмы изредка что-то срывали с неё, и открывались слои, прежде скрытые.

Она вспомнила вдруг свои детские дружбы. Это были мальчишки-кочевники, с которыми она училась скакать на лошадях, охотиться и жечь костры. Теперь она знала, что никакой дружбы с их стороны не было, а был мальчишеский срамной интерес, умеряемый страхом, потому что она была дочкой владелицы табунов, и им отцы всё объяснили — что с ними сделают, пожалуйся она хоть на что-то. И теперь она поняла, почему так спокойно и равнодушно восприняла длящееся отчуждение со стороны братьев и племянников Бекторо и почему сама испытывала к ним отчуждение.

Сдуло что-то ещё, и она вспомнила себя совсем крохотной, и руки и песни матери, и расписной потолок шатра, но потом приехал отец, долго разговаривал с матерью и забрал её, свою дочь, с собой, а мать отдала и даже не поехала с ним, а просто вернулась в шатёр; и Ягмара поняла, почему мать так поступила, и понимала теперь, почему ей самой так скомкано и душно рядом с матерью.

Потом сдуло целый ворох пепла, и ей предстало, что и учитель Шакир, и остальные маги, а может быть, и жрецы иных богов на самом деле никогда не общаются с богами, но тщательно скрывают это за суесловием и показным торжеством, просто велят людям быть хорошими и добрыми, но сами ничего для этого не могут сделать, просто велят, и всё. Они не знают, что такое встреча с богом, и лишь наполовину верят в то, что поддерживая неугасимое пламя и сжигая в нём подношения, на что-то влияют, а на самом деле просто успокаивают человека. Храмы живут своей жизнью, а боги своей. Храм — это как улей, в который люди-пчёлы приносят часть своей души, думая, что бог — это пасечник, который потом заберёт этот мёд душ и будет хоть чуть-чуть благодарен пчёлам. Но богу нужен не мёд, богу нужно мясо и вино — мясо силы и вино ужаса, и он берёт их совсем в других местах. Жрецы не подпускают людей к богам и сами не подходят к ним, потому что где-то в глубине памяти, задавленной священными поэмами, хранят знание, что человеку встретиться с богом — это всё равно что схватить руками молнию.

И вот мы идём хватать молнию, потому что иначе просто невозможно…

Шеру шевельнулся у неё на плечах, а в следующий миг Ягмара увидела выход.

Это было чёрное на чёрном, но почему-то выделяющееся — как шёлковый лоскут на покрытой сажей доске. Лоскут по форме напоминал кривовато усмехающийся рот.

Ягмара снова начала считать шаги. Тьма сдула ещё какой-то слой её пепла, и она поняла, что, в каком бы направлении они ни шли, всё равно вышли бы к этому ухмыляющемуся рту. И ещё она пожалела, что вышли так быстро, потому что идти во тьме ей нравилось всё больше и больше…

До выхода оказалось семьсот шагов. Потом шаги перестали быть неслышными, под ногами захрустела мелкая галька…

Это был громадный камень, напоминающий половинку шляпки гриба. Они вышли из-под него и остановились, мгновенно пьянея от звуков и запахов. Перед ними лежала долина в форме чаши с неровными краями, а над головой, в бездонном синем небе, сияла серебряным светом огромная луна. Каждый камушек под ногами, каждая травинка, каждое дерево на склонах были видны резко и отчётливо.

— Дворца нет, — сказал Ний.

Дворца не было, но исполинское дерево с обломанными нижними сучьями стояло на месте, и Ягмара почему-то была уверена, что и каменная плита близ дерева так и лежит, как лежала в другой такой же долине, или в этой же, но в другом времени, или в этой же, но в другом месте…