они в вальсе, окна дачи и весь мир вращаются вокруг них, и крутится, крутится пластинка граммофона… Вот тонет он в озере, захлёбывается, уходит под воду, и, когда его оглушает мысль о неизбежности конца, она вдруг оказывается рядом, выталкивает его на поверхность… На него накатила волна удушья, он почувствовал сильное головокружение и начал судорожно расстёгивать воротник рубашки, но пальцы, беспомощно бегая по пуговицам, не слушались его. Лицо Овечкина, взирающего на него с каким-то странным интересом, стены мрачного помещения, освещённого тусклым, неровным светом, мёртвое тело Лотты — всё поплыло у него перед глазами. И он медленно, как догорающий сноп соломы, осел на холодный пол морга…

3

Вечером, после того как Навроцкого привели в чувство и привезли в сыскное отделение, он был арестован.

Конец второй части

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава двадцать четвёртая

1

Выйдя в отставку, Пётр Алексеевич Тайцев первым делом отправился в Борго, чтобы провести несколько деньков на даче Навроцкого — поудить рыбу, попариться в баньке, подумать в тишине о дальнейшем житье-бытье. Он охотно пользовался любезным предложением князя навещать пустующую дачу и взял на себя труд присматривать за ней и поддерживать небольшое дачное хозяйство в исправном состоянии. Приезжая туда, он занимал в доме небольшую комнату внизу и почти всё время проводил на воздухе, развлекая себя рыбалкой и мелкими столярными поделками, а в ненастную погоду — чтением исторических и душеполезных романов. Вот и теперь, прибыв на место в благодушном расположении духа, Пётр Алексеевич по обыкновению тщательно осмотрел дом и двор — всё ли в порядке, всё ли на месте — и, натянув между двумя соснами гамак, устроился в нём, укрывшись шерстяным пледом. Потягиваясь от удовольствия, он принялся разбирать захваченную с собой для коротания досуга пачку петербургских газет, но предаться одному из приятнейших занятий — вздремнуть часок-другой в гамаке — ему так и не удалось: не прошло и получаса, как в одной из газет он наткнулся на статейку о деле Навроцкого. Пробежав её несколько раз, внимательно прочитав и перечитав, он в недоумении стал просматривать остальные газеты и везде находил одно и то же: «Загадочное исчезновение в Осиной роще», «Князь подозревается в убийстве своей любовницы», «Речная полиция выловила тело убитой», — кричали заголовки. Пётр Алексеевич бесконечное число раз вчитывался в жуткие строки и не мог поверить собственным глазам. Он то надевал, то снимал очки, бессознательно протирая их носовым платком, точно желал проверить, не в очках ли заключается причина недоразумения. «Навроцкий убил Лотту Янсон?! О, это невозможно! Это какая-то нелепица, абсурд!» — восклицал он вслух, обращаясь к какому-то невидимому оппоненту. Совершенно сбитый с толку, слезая с гамака, он от волнения чуть не упал. Для того чтобы как-то восстановить способность мыслить, он стал ходить по двору, подбирать с земли мелкие предметы и тотчас отбрасывать их в сторону за ненадобностью. И лишь только он понял, что всё, что написано в газетах, — не злая шутка, придуманная кем-то, чтобы испортить ему отдых, а имеет под собой какое-то пусть и невероятное, фантастическое, трижды нелепое, но всё же основание, он тут же решил, что его святейший долг, — даже если газеты не врут, если и вправду какое-то чудовищное стечение обстоятельств послужило причиной несчастья, — засвидетельствовать в суде, что лично он знает Феликса Николаевича только с самой лучшей стороны и может поручиться за его исключительную порядочность. Он вспомнил также о старом своём приятеле судебном следователе Платоне Фомиче Милосердове и не теряя времени начал собираться обратно в Гельсингфорс, чтобы оттуда первым же утренним поездом выехать в Петербург.

2

В Выборге Пётр Алексеевич вышел на минуту из поезда и купил свежую газету. Из неё он узнал, что во второй половине дня дело Навроцкого будет слушаться в окружном суде, и, как только локомотив, свистя и отдуваясь, зашёл в гавань Финляндского вокзала, поспешил в суд. Когда председатель суда, разъяснив присяжным их права и обязанности и упомянув о лежащей на них ответственности, привёл их к присяге, Пётр Алексеевич уже сидел с краю на последней скамье, переводя дыхание и протирая платком вспотевший лоб. Несмотря на громкие заголовки в газетах, публика в зале была немногочисленной и случайной, пришли, очевидно, лишь самые любопытные и те, кто нашёл здесь временное убежище от осенней непогоды. Увидав взятого под стражу Навроцкого, бледного, осунувшегося, Пётр Алексеевич поздоровался с ним кивком головы, и тот ответил ему усталой, печальной улыбкой, сквозь которую, как показалось полковнику, проглядывала спокойная уверенность, что всё это недоразумение скоро кончится. Пётр Алексеевич немного успокоился.

После оглашения обвинительного акта председатель спросил обвиняемого, считает ли тот себя виновным, на что получил отрицательный ответ. Изложение обстоятельств дела и зачтение материалов предварительного следствия товарищ прокурора, толстенький господинчик с курчавой, густой шевелюрой, закончил следующей речью:

— Господа судьи, господа присяжные заседатели! Преступление, которое мы сегодня здесь разбираем, поражает всякого честного человека своей безнравственностью. Разумеется, господа, любое преступление безнравственно, но здесь мы имеем типичный образчик падения нравов нашего времени! Господин Навроцкий, дворянин, князь, человек с университетским образованием, принадлежащий к лучшей части нашего общества, к его, так сказать, сливкам, соблазнив девицу Шарлотту Янсон, находился с ней в незаконном сожительстве, в котором грубая физическая страсть поругала всё святое, что связываем мы с институтом брака, освящённым церковью, и в конце концов привела к трагической, но, увы, закономерной развязке. Вот, господа, нравы нашего времени! Вот их падение! И если мы не остановим это падение сегодня, если не скажем эрозии общественной нравственности: «Довольно! Довольно!» (на втором «довольно» товарищ прокурора повысил голос и поднял кверху указательный палец), что мы будем иметь завтра? В каком обществе будут жить наши дети?

Уперев глаза в публику, товарищ прокурора на несколько секунд замер. Из задних рядов кто-то крикнул: «Верно!»

— Господа присяжные заседатели, — продолжал оратор, — позвольте мне ещё раз остановиться на мотиве данного преступления. Он очевиден: запутавшись в денежных делах, в биржевых спекуляциях, господин Навроцкий решил во что бы то ни стало исправить положение, и сделать это он мог — как ему, надо думать, это представлялось, — лишь вступив в брак с особой состоятельной. Что же мешало ему? Разумеется, господа, ревность его любовницы, угроза публичного скандала, который та могла учинить.

В голосе товарища прокурора послышались сиплые нотки. Ухватив пухлой, коротенькой ручкой графин и плеснув в стакан немного воды, он неловко его