Его пульс еще ускорился, когда устаревшая модель среднего класса резко остановилась.

Ветер донес до Штерна металлический скрип разболтанного ручного тормоза. Почти одновременно открылась дверь водителя, и из машины неуклюже вылезла какая-то фигура.

«Кто это?»

Вспышки боли через шаг отдавались у него в позвоночнике. С такой силой, что Штерн не удивился, если бы они осветили парковку и улучшили плохую из-за дождя видимость. Он вглядывался и пытался понять, знает ли мужчину, который шаркающей походкой подошел к капоту и встал точно между передними фарами своего автомобиля. Тщетно. Но и обратное Штерн исключить не мог. Сейчас он чувствовал себя как умирающий от жажды, который идет навстречу миражу в пустыне. Таким нереальным все это казалось. Чем ближе он подходил к свету, тем сильнее расплывались очертания. Ясно было только одно: мужчина уже не молод. Возможно, даже стар. Замедленные движения, мелкие шаги, чуть сутулая осанка – он старался прочитать как можно больше по тени, которая остановилась прямо перед ярко светящими фарами и больше не двигалась. Тусклый свет восходящего солнца с трудом пробивался через густые облака и придавал облику незнакомца нечто жуткое. «Как ангел смерти с нимбом», – подумал Штерн и сморгнул дождевую каплю.

Еще тридцать метров.

Штерн замедлил темп. Насколько он помнил, это единственное пространство для маневров, которое ему еще осталось. Этим он не нарушит ни одного смертоносного правила.

«Просто идите вперед, – сказал Энглер. – Не вправо. Не влево. И не вздумайте убегать».

Он знал последствия. И осознавал коварство плана, который приводил в исполнение. С каждым шагом он сокращал не только расстояние, но и собственную жизнь.

Он прижимал к груди корзинку, где лежал муляж младенца, из которого Энглер на всякий случай вынул батарейки. Ничто не должно отвлекать «мстителя». Ничто не должно предупредить, что перед ним не тот человек. Энглер нарисовал себе дуэль, в которой Штерн должен появиться без оружия. Если мужчина окажется действительно «мстителем», то примет его за «торговца» и захочет застрелить. При первой возможности. В первые секунды.

Еще двадцать метров.

Сейчас он был на расстоянии слышимости голоса. Но кляп, который, казалось, с каждой секундой растягивается и увеличивается в его пересохшем рту, препятствовал любому контакту. Штерн ощутил бесконечную беспомощность, какую в последний раз испытывал на могиле Феликса.

Или на похоронах чужого ребенка?

У него не осталось надежды. Спасения не было. Любое его действие подвергало Симона опасности. Бездействие убьет его самого.

Еще пятнадцать метров.

Штерн понимал, что вряд ли Энглер оставит кого-то в живых после этого спровоцированного убийства. Как только Штерн получит пулю в голову, Энглер расправится с «мстителем», а потом застрелит и Симона. Затем ему понадобится всего одна минута, чтобы задрапировать трупы, прежде чем подать сигнал к штурму. Штерн уже видел будущий отчет по делу:

«Торговец детьми (Роберт Штерн) передает ребенка (Симона Сакса) педофилу (?). Сделка срывается. В ходе перестрелки погибают все трое. Находящийся в укрытии свидетель (комиссар Мартин Энглер) не смог помешать эскалации конфликта, не подвергая себя опасности».

Еще десять метров.

«Но как знать? – В голове Штерна вспыхнула иррациональная надежда. – Симон под наркозом, поэтому не является опасным свидетелем. Чем больше трупов, тем выше риск». Возможно, Энглер не станет убивать людей больше, чем необходимо? Может, оставит Симона в живых?

Неожиданно тень приобрела очертания, при виде которых у Штерна появилось смутное ощущение, что он уже встречался с этим мужчиной.

– Товар здоровый?

Штерн вздрогнул от испуга и чуть было не остановился. Энглер предупредил его о пароле, но, когда он прозвучал, Штерну показалось, что палач спросил, не хочет ли он сказать что-нибудь перед смертью.

Еще семь метров.

Он остановился. Согласно уговору он медленно присел на корточки и как можно осторожнее поставил корзинку на размокшую землю парковки. Теперь он должен был выпрямиться и показать средним и указательным пальцами левой руки жест победы в форме латинской буквы «V».

– Так скрепляется сделка, – пояснил Энглер.

«Так я превращаюсь в мишень», – подумал Штерн и помедлил над куклой еще одну секунду.

И эта секунда все изменила. Возможно, свет фар по-другому преломился в этой точке. Или все дело было в небольшом расстоянии, или в поднимающемся солнце. В конечном счете Штерну было все равно, почему он вдруг отчетливо узнал того, кто стоял перед ним с тонкими, растрепанными ветром волосами. Хотя он видел этого человека всего один раз в жизни.

Штерн преодолел себя, вышел из оцепенения и медленно поднялся.

«Что мне сейчас делать?»

Пот собирался под колючей шерстяной маской.

«Как подать ему знак? Так чтобы Энглер ничего не заподозрил?»

Штерн поднял руку, которая неуправляемой свинцовой гирей болталась у него на плече.

«Должен же быть какой-то выход. Ты же можешь что-то сделать».

Он хотел сорвать с себя маску и скотч, чтобы вытащить кляп, но это подозрительное движение будет означать смерть для Симона.

Рука незнакомца была уже на полпути к бедру. Штерн скорее угадал, чем увидел, как мужчина достал что-то из кармана. «Пистолет? Револьвер? Какая разница. Еще две секунды – и ты история». Штерна затошнило. Он не видел рук «мстителя», но был абсолютно уверен, что в этот момент тот целится ему в голову.

Гортанный звук – настолько тихий, что только он сам мог его услышать, – вырвался из пересохшей глотки Штерна. И прорвал наконец блокаду в его голове.

Точно! Вот оно!

Это было глупо, банально и, скорее всего, обречено на провал. Но он хотя бы попробует.

Щелк.

В семи метрах перед ним знакомый незнакомец взвел курок. Штерн все равно поднял руку, закрыл глаза и начал напевать. Шесть нот, самая простая мелодия, которую он знал. Но единственная, которая имела смысл и которую он вообще мог воспроизвести со своим мумиеподобным лицом.

– Money, Money, Money.

Штерн надеялся, что старый фанат группы «АББА» ее узнает. Молился, чтобы этот намек изобличил лживость жеста победы, который он показывал левой рукой. Что этого будет достаточно, чтобы привести в ступор мужчину, о каталку которого он споткнулся позавчера в больнице.

– Money, Money, Money.

Он промычал припев в последний раз. Потом закрыл глаза в ожидании смертельного выстрела в череп.

Когда через две секунды ничего не произошло, он робко моргнул. В него вселилась надежда, пульс ускорился, и – в состоянии эйфории от того, что его знак был понят, – Штерн открыл глаза. В этот самый момент раздался первый выстрел.