Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шелк был потрясен.
— Ты знаешь, что я имею в виду, верно, патера? Я имею в виду любую из девочек, какую ты захочешь. Если тебе захочется дать ей какую-то мелочь, все будет в порядке. Но если нет, дом от этого не пострадает. — Орхидея опять задумалась. — Ну, договорились? И, скажем, еще раз в месяц целый год. — Увидев выражение его лица, она добавила: — Или я могу заказать тебе мальчика, если ты их предпочитаешь, но сообщи мне об этом заранее.
Шелк покачал головой.
— Потому что, если ты это сделаешь, ты не сможешь увидеть богов? Это то, что говорят?
— Да. — Шелк кивнул. — Ехидна это запрещает. Кто-то может увидеть богов, когда они появляются в наших Священных Окнах. Кто-то может быть благословлен иметь детей своего тела. Но не то и другое сразу.
— Никто не говорит о детях, патера.
— Я знаю, о чем мы говорим.
— Боги, во всяком случае, больше не приходят. В Вайрон, так почему бы и нет? Последний раз это произошло, когда мне было… когда я еще не родилась.
Шелк кивнул:
— И я.
— Тогда о чем ты беспокоишься? Ты, в любом случае, никогда не увидишь ни одного.
Шелк печально улыбнулся:
— Что-то мы очень далеко ушли от нашего предмета, а?
— Не знаю. — Орхидея почесала голову и проверила ногти. — Может быть. Или нет. Ты знаешь, что этот дом раньше был мантейоном?
Опять потрясенный, Шелк покачал головой.
— Был. Или, во всяком случае, задняя часть его, та, что на Музыкальной улице. Только боги больше не приходили, вообще, даже если раньше они иногда так поступали. И его закрыли, владельцы продали здание, потом снесли заднюю стену и присоединили к двум другим. Может быть, все из-за этого, как? Я прикажу Элодее показать тебе. Некоторые из старых вещей все еще там, и ты можешь забрать их, если захочешь.
— Ты очень добра, — сказал Шелк.
— Я вообще очень милая. Спроси любого. — Орхидея пронзительно свистнула. — Элодея будет здесь через минуту. Спрашивай ее, если захочешь что-то узнать.
— Спасибо, я так и сделаю. Могу ли я оставить свои священные предметы здесь, пока они не потребуются? — Перспектива расставания с триптихом заставила Шелка заволноваться. — Будут ли они здесь в безопасности?
— Твой мешок? Безопаснее, чем в фиске. Ты можешь оставить и ящик. Мне только было интересно, знаешь ли ты о старом мантейоне позади дома. Мы называем его театр. Неужели все происходит из-за него?
— Не знаю.
— Я спросила одного из твоих, и он сказал, что нет. Но я все равно вроде как не уверена. Быть может, боги не любят то, чем мы тут занимаемся.
— Да, не любят, — сказал ей Шелк.
— Ты еще ничего не видел, патера. Мы не такие плохие, как ты думаешь.
Шелк покачал головой:
— Я вообще не считаю, что ты плохая, Орхидея, и боги тоже так не думают. Если бы они считали тебя плохой, ты могла бы делать что угодно — их бы это не взволновало. Они ненавидят все зло, которое ты творишь, — и все, которое творю я, — потому что видят, что мы можем делать добро.
— Ну, тогда я думаю, что, может быть, они послали этого беса, чтобы свести с нами счеты. — Орхидея опять свистнула. — Где эта девица!
— Боги не посылают нам бесов, — сказал ей Шелк. — На самом деле они уничтожают их, когда встречают, стирают из Главного Компьютера. По меньшей мере так говорит легенда. Она записана в Писаниях, и я принес их с собой. Хочешь, я прочитаю тебе отрывок? — Он потянулся за очками.
— Нет. Просто расскажи мне так, чтобы я могла понять.
— Хорошо. — Шелк расправил плечи. — Как ты знаешь, виток сотворил Пас. Закончив, он пригласил свою королеву, пять дочерей и двух сыновей, а также нескольких друзей, чтобы разделить его с ними. Однако…
По другую сторону ярко освещенной солнцем двери кто-то в ужасе завопил.
Орхидея с потрясающей скоростью выскочила из кресла. Слегка прихрамывая и повторяя себе приказ Журавля «никакого бега», Шелк последовал за ней, идя так быстро, как только мог.
На дворик выходили двери обоих этажей. Пока он искал источник волнения, ему показалось, что целая компания молодых женщин — в разной степени раздетых — влетала и вылетала из них, хотя он и старался как можно меньше смотреть.
Мертвая женщина лежала на середине пролета на расшатанных ступеньках, нисходящих, словно трап, с провисшей галереи; она была полностью раздета, пальцы ее левой руки схватились за рукоятку кинжала, торчавшего из ее ребер под левой грудью. Ее голова была так резко вывернута в сторону Шелка, что тому показалось, будто шея сломана. Он обнаружил, что ее странно искривленное лицо ужасно и, одновременно, знакомо.
Несмотря на всю свою подготовку, он, прежде чем начать раскачивать четки, накрыл ее лицо своим носовым платком.
Каким-то образом это успокоило женщин, хотя кинжал, нанесенная им рана и кровь, сочившаяся из нее, никуда не делись.
— Кто это сделал? Кто заколол ее? — крикнула Орхидея, и брюнетка с отекшими глазами, такая же нагая, как и женщина, распростершаяся на ступеньках, произнесла, слегка растягивая слова:
— Она сама, Орхидея, она убила себя. Воспользуйся головой. А если ее у тебя нет, глазами.
Встав на колени на залитой кровью ступеньке, находившейся ниже головы мертвой женщины, Шелк стал раскачивать четки, сначала вперед-назад, а потом из стороны в сторону, таким образом изображая знак сложения.
— Я приношу тебе, дочь моя, прощение всех богов. Вспомни слова Паса, который сказал: «Поступайте по моей воле, живите в мире, умножайтесь и не ломайте мою печать. Тогда вы избегните гнева моего. Идите добровольно, и любое зло, которое вы сотворили, будет прощено». О дочь моя, знай, что сам Пас и все более младшие боги разрешили мне прощать от их имени. И я прощаю тебя и отпускаю все твои грехи и преступления. Они стерты. — Теперь Шелк начертил четками знак вычитания. — Ты благословлена. — Качнув головой девять раз, как предписывал ритуал, он опять начертил в воздухе знак сложения.
Где-то справа женский голос негромко бормотал ругательства; богохульство и мат следовали друг за другом:
— Сунь в рот Пас трахни тебя Пас сутенер Пас рогоглотательница ‘Хидна полижи меня Пас… — Шелк решил, что говорившая сама не знает, что говорит, и,
