— Твоя мать Текина-хатун была слабогрудой… Вялой… И не было молока в грудях ханских амирских ухоженных холеных пустынных солончаковых ее… И я кормила питала любила тебя… И ты родился со сгустком крови в кулачке!.. И ты любил кровь!.. Уже тогда… Уже тогда ты грудь мою избыточную до крови кусал рвал воровал… Уже тогда ты любил цедил пил кровь!.. И я давала тебе ее!.. И кровь!.. И молоко!.. Ты брал из правой груди… А левую грудь я оставляла берегла я давала Насреддину-сироте!.. И левая грудь свежа нетронута несмята неразъята неокровавлена была!.. Да!.. И я вскормила одной грудью — Тирана!.. Другой грудью — Мудреца!..

Да…

…И тут!..

Айя!.. И я закрыл забил забыл глаза…

А Тимур не закрыл…

И тут старуха на себе на груди своей ветхое карбо-совое мешочное платье разодрала распахнула разорвала и там только одна грудь цела была, а на месте другой засохшая сизая нищая рана была цвела…

— Гляди, Тимур!.. В твоей груди завелся зароился зародился червь!.. В твоей груди завелась тля!.. И я сама отрезала отсекла ее!.. Как знахарка! Как бритвой брадобрей!.. Да!.. Гляди!.. Тут рана язва впадина пропасть вместо груди… Вместо обильной доброй дехканской тучной груди… Вместо твоей груди!.. Да!.. Амир, уходи!.. Тиран, уходи!.. Ты убил мою грудь!.. Ты убил мой родной кишлак… Будь проклят ты и семена обильные потомки твои!.. Уходи, убийца!.. уходи!..

…И Тимур встал покорно с курпачей и тяжко сонно тяжело согбенно обреченно прошел протащился проковылял по кибитке низкой и выбил дверцу налитой ногой и вышел в ночь, а взамен морозный серебристый чистый игольчатый ночной пар дым вошел…

О… Свежо!..

…Ой! ночь!.. Как ты длинна долга темна ледовая ночь ночь!.. да! И когда изойдешь?.. И утро когда?..

…А Хромой вышел в ночь…

И тут опять глухие одичалые деревья взяли объяли окружили обступили его…

Но он шел и деревья словно отступали расступались… Словно знали узнали… Словно убоялись Джахангира Тирана… Словно трепетали… Остерегались…

…И тут молчаливая одичалая кишлачная нищая голодная собака волкодав темно косо бредово бросилась на него метнулась встала из-за снежной ледяной развесистой чинары…

Амир передернулся оскалился во тьме ухмыльнулся: тут и собаки ненавидят меня… Тут и собаки молча бросаются скалятся зарятся… Да! Ай земля моя!.. Ай держава моя!.. Ай народ мой!.. Ай Родина моя!.. Иль ты как пес голодный молчный бешеный бросаешься на меня?.. Айя!..

…Левой здоровой вольной тугой рукой Тимур вытащил из льнущего сагрового монгольского сапога узкий летучий певучий шахрисябский нож и почти не размахиваясь снизу метнул отпустил отдал его собаке…

А собака клубилась… ярилась… А собака была уже рядом… Уже горло Амира алкала зубами янтарными гладкими…

Но нож нашел собаку и она отбежала отпрянула, но нож пристал припал бежал с ней, но нож с ней отпрянул…

И темный живой текучий след обильный сразу рыхлый сразу теплый след бежал рядом…

Потом собака словно обленилась… Стала… Легла… А след копился роился жил натекал на снег… Собирался… Ушла залегла зашлась забылась собака…

…Уран!.. Кто еще?..

Еще один нож в другом сапоге таится выжидает… Одна голова, но два ножа у тирана…

Уран!.. Ночь!.. Кто еще?..

…Амир бредет ковыляет грядет в деревьях ледяных одичалых… Он не хоронится не избегает не блуждает… Идет прямо… И деревья расступаются… Сторонятся… Айя!..

…И тут из-за китайского карагача бесшумно тайно возникает выходит выплывает Женщина в снежном парчовом степном чекмене и в руках у нее иранское расписное павлинье глиняное блюдо с пловом айвовым шафрановым…

И она стоит и улыбается и блюдо Амиру протягивает.

— Ешь, мальчик!.. Плов бараний!.. Он быстро остывает!..

Но ее руки ледяные…

Но ее блюдо ледяное…

Но ее плов ледяной… Но ее плов слишком давний… слишком давний… дальний…

— Матерь… Оя… Текина-хатун… Зачем вы пришли?.. Матерь… Я же знаю… Вас уже нет на земле… Нет… Матерь…

Но она стоит на пути Амира. Живая… Улыбается… И не дает ему пройти…

И он останавливается…

— Матерь… Оя… Я же знаю… Вы неживая…

— Сынок, зачем ты убил собаку?.. Это же Азраил… Мой Ангел… Мой хозяин… Он любит ледяной шафрановый плов…

— Матерь… Ай бред!.. Тьма!.. Снег!.. Ночь!.. Азраил… Собака!.. Оя… Матерь… Живая?.. Да куда мне деваться?..

…Но тут она уходит отступает тает прячется за китайский карагач, а Амир глядит на снег под ее летучими бесшумными ногами…

Но снег чист ровен не тронут не измят не взят не потревожен не нарушен свежими следами…

…Матерь… Зачем вы?.. Зачем тревожите?.. Зачем являетесь?.. Зачем витаете?.. Зачем бередите душу-рану?..

Но стоит на пути но стоит в ночи белая снежная чинара молодая молодая молодая…

И Амир идет в ночи и чинара уходит отступает тает в дымчатом тумане растворяется теряется теряется теряется…

Ночь!.. Кто еще?..

Ночь!.. где исход конец твой?..

Ночь, где утро твое?..

Амир ковыляет в деревьях одичалых…

Ночь… Кто еще?..

И тут он слышит чей-то крик глухой… Чей-то стон… Чей-то вой!.. Вопль!..

И он узнает голос Слепой… Голос Мамлакат-Кубаро…

…А слепая бежит скользит тычется в ночные беспробудные деревья… А слепая ищет… Шепчет… Кричит… Скитается… Падает… Встает… А слепая бродит в деревьях одичалых… И в слепых ее руках курпача ветхая бухарская мается…

— Тимур… Сынок… Зачем ты ушел… Я же кормила тебя… Я грудь отсекла, оторвала — но любовь-то осталась… Осталась… Зачем ты ушел?.. Ты ведь хромой больной… неполный… А ночь лютая!.. А ночь кромешная!.. А ночь морозная!.. Возьми курпачу!.. Она теплая… Сынок… Теплая…

И Слепая чуткая догоняет Тимура, но он за деревом хоронится, а она ищет, руками слепыми блуждает, а она курпачу бухарскую протягивает дарит опускает куда-то…

Словно кого-то одевает оберегает пеленает…

А Амир уходит по-кошачьи тихо немо беззвучно по снегу ступая…

…И тут слепая поскальзывается и роняет курпачу и на курпачу падает… Ищет руками… Плачет…

И вдруг в деревьях одичалых воет стонет… Воет!..

— Тимур!.. Ты уходишь… Так знай!.. Ханифа-Тюльпан— твоя дочь!.. Да!.. Она была зачата в Месяц Мака! А родилась в Месяц Тюльпана!.. А Ханифа-Мак твоя согдианка маковая умерла в родах… Она была юной, ей мак был по горло, когда ты подбил подмял ее… И она обломилась рождая как хрупкая ветвь под гнетом плода урожайного небывалого… А взошла а поднялась а налилась Ханифа-Тюльпан!.. Дочь твоя!..

…Амир встал… Стоял… Долго… Дышал…

…Аллах, Семя Джахангира на миг упало сошло с Царского Коня!.. И затерялось в крестьянских полях… И взошло,