Поэтому я поняла, что что-то случилось. Проблема была в том, что я была вымотана после фотосессии, занявшей все утро, черт бы ее побрал. Не улыбайтесь. Смотрите естественно. Повторите эту позу. Вы можете выполнить поддержку чуть дольше? Еще минутку подержите ногу в этом неудобном и неестественном положении. Встаньте здесь и замрите, выставив зад. Поверните голову вот так – нет, по-другому – и не шевелитесь. Иван, положите свои гребаные ледяные руки на тело Джесмин и подержите их там пару минут.

Мать твою, мать твою и еще пару раз мать твою.

Он не смеялся, каждый раз прикасаясь ко мне, а у меня перехватывало дыхание не от того, что было больно, а от того, что я знала, что ему этого хотелось.

Мои соски, прикрытые крошечными полосками ленты, все еще были затвердевшими от пребывания на льду, и я была вполне уверена, что моя промежность больше никогда не согреется. Мой клитор, вероятно, превратился в изюминку. После первого раза я даже не взглянула на носок, прикрывающий пенис Ивана, потому что он был чертовски холодным. Не дело оценивать мужчину по тому, как выглядят его причиндалы на холоде.

Кроме того, там было еще на что посмотреть.

На все, что было к северу от экватора, и на все, что было к югу от экватора. Мышцы, мышцы и еще раз прекрасные, выточенные мышцы. Это не было очень сложно, хотя всякий раз, когда его руки касались меня, мне хотелось ущипнуть его за живот.

И однажды, всего за секунду, передо мной случайно промелькнули огромные яйца, болтавшиеся у него между ног, и я подумала, что, черт возьми, он делает с этими штуками, когда надевает костюм.

Но это меня совершенно не касалось, поэтому я отмахнулась от этого вопроса, оставив его на потом.

Главное, что мы это сделали. В конце дня только это имело значение. Нам удалось это сделать, и мы не убили друг друга и не высмеяли друг друга. Только это заняло слишком много времени. К счастью, я подумала об этом заранее и взяла выходной, несмотря на то, что мой банковский счет не нуждался в такого рода потерях. Тем более тогда, когда нам предстояло принять участие в многочисленных соревнованиях.

Во время дневной тренировки между нами возникла какая-то неловкость, но я бы солгала, если бы сказала, что раз или два не взглянула на его торс и не вспомнила о том, как он выглядел без майки. Как только эта мысль посетила меня, я заставила себя прекратить думать об этом. К счастью, его беспокойство было несравнимо с моим, на самом деле во время дневной тренировки Иван ни разу не обратился ко мне напрямую, несмотря на то, что утром был необычайно любезен.

– Привет, Ворчун, – поздоровалась со мной мама в ту же секунду, как услышала, что я вошла в кухню.

– Привет, мама, – сказала я, подходя к ней со спины и чмокая ее в щеку. Я уже бросила свои вещи. – Как дела?

Пожав худыми плечами, она выключила воду в раковине и потянулась за полотенцем, висящим слева от нее.

– Прекрасно. Ешь, пока все не остыло. Я разогрела еду в микроволновке, когда увидела свет на подъездной дорожке.

– Спасибо, – сказала я, все еще не обращая внимания на еду, но повернулась, чтобы сесть на стул. Я начала жадно поедать запеченную курицу, жасминовый рис, сладкий картофель и салат из отдельной тарелки так, словно я рухнула бы, если бы не сделала этого. Я обедала примерно шесть часов назад в промежутке между началом съемки и часовым перерывом после нее, перед началом тренировки, но мне казалось, что с тех пор прошло больше сотни часов. Мы с Иваном три часа отрабатывали выбросы и совместное вращение, а потом я три часа занималась в тренажерном зале КЛ, включая высокоинтенсивную интервальную тренировку на бегущей дорожке, чтобы подготовить свое сердце к тому, что во время примерно пяти минут нашей произвольной программы оно будет перекачивать кровь со скоростью 180–200 ударов в минуту.

Уголком глаза я наблюдала за тем, как мама усаживается поудобнее у кухонного островка. Когда мы обе находились дома в одно и то же время, мы всегда ели вместе или, по крайней мере, составляли друг другу компанию. Поэтому я не стала заморачиваться на этот счет.

До тех пор, пока она не подняла на меня глаза, поднеся чашку с чаем ко рту, и не испортила мне весь день.

В тот момент, когда я присмотрелась к ее лицу, у меня отвисла челюсть, и я практически вскрикнула:

– Что, черт побери, случилось с твоим лицом?

То, как она захлопала глазами, не произвело на меня впечатления.

И мне было по барабану, что я заметила пластырь над носом и два набухших красно-фиолетовых круга вокруг обоих глаз.

И у нее, черт побери, была разбита губа или мне так показалось?

Она молчала, когда я разглядывала ее лицо, перебирая в своей голове тысячи возможных вариантов того, что, на хрен, с ней случилось. Потом я спросила:

– Кто сделал это с тобой? – Я была готова убить любого. Я была готова убить к чертовой матери любого, и я была бы безумно рада этому.

– Успокойся, – просто сказала она, как будто у меня не было вообще никакой причины выходить из себя из-за того, что у нее было разбито пол-лица.

Разумеется, я послушалась ее.

– Что с тобой случилось?

Мама даже не скосила своих голубых-голубых глаз в мою сторону и, прежде чем отпить глоток того, что, как мне было известно, было чаем, сказала буквально следующее:

– Я попала в аварию.

Она попала в аварию, и все было прекрасно.

Я захлопала глазами, когда она взяла со стола свой телефон, как будто все это было ерундой, и начала что-то читать на экране. Я же просто сидела и пыталась осознать ее слова и то, что они означают… и не могла. Потому что до меня дошло, что значит авария. Чего я не понимала, так это того, почему она не позвонила мне и не сказала об этом. Или, по крайней мере, не отправила чертову эсэмэску.

– Ты попала в автомобильную аварию? – медленно проговорила я, словно мне приходилось осмысливать каждое слово.

Она попала в аварию. Моя мама ехала в машине, и, должно быть, случилось что-то ужасное, коль она так кошмарно выглядит. Именно это она сказала, даже не посмотрев в мою сторону.

Что. Черт. Побери?

Мама по-прежнему не смотрела на меня.

– Все не так и плохо, – продолжила она. – Я сильно ударилась. Они поставили мне нос на место. Моя машина ремонту не подлежит, но страховка второго водителя покроет расходы, потому что это он виноват и тому есть свидетели. – Потом женщина, которая даже с двумя черными кругами вокруг глаз не была похожа на мать, родившую пятерых детей, и, безусловно, не выглядела так, как ее младший, двадцатишестилетний ребенок – я, – наконец посмотрела в мою сторону. Мама была ничуть не обеспокоена, когда сжала губы так, как делала это в то время, когда я была подростком и дерзила ей, а она пыталась надрать мне задницу. – Не говори своим братьям или сестрам.