- Ниса!

Свет метнулся - был еще удар по голове, не рукой, а чем-то твёрдым - и я сорвался в бездну.

Потом, когда-то, я очнулся. Глухая боль распирала череп. Я с трудом разомкнул веки. Матовый шар света висел на треноге, лиловый туман плыл по комнате. Демарат был вновь прикрыт плащом, и, увидев его руку, я обругал себя последними словами: я не позаботился о его руке. Так она, в стороне, криво и закоченела. Закоченела раньше, чем вернулась Ниса... Если бы не это...

Нисы не было. Не было и пузырька на столе.

"Все плохо, - согнулся я. - Хуже некуда.

Я встал на колени перед Демаратом.

- Я всех убил, Демарат! - возопил я к нему. - И вот видишь, сам не могу подохнуть. Мне нельзя так...

Ответа не было. Казалось, что Демарат молча улыбается под плащом.

Я потрогал свою голову - на лбу горела целая гора. Я выполз вон и сбросил себя в тёплый после душного дня, тёмный водоём. Утопиться в жидком звёздном крошеве - нет! Нелепость!

Надо было заняться делом. Люди префекта были наготове. Ждали. Тело стратега вынесли по всем правилам, с первыми почестями...

Тогда я вернулся в свой угол, лёг в темноте и забылся.

...Тяжелое жаркое тело теснило меня. Я отстранялся прочь и слышал, что стону...

Ниса, тяжелая и жаркая, теснила меня и обвивала сильными руками, я задыхался, мне не оставалось никакого пространства.

- Прости... прости... это не ты... - шептала она и наваливалась всё тяжелей и жарче. - Мы одни... никого... совсем никого... никого больше... возьми меня, а то я умру... мне страшно.

Из последних сил я высвободил из-под неё руку, думая отстранить...Ниса была нага и нестерпимо горяча.

- Нет! Нет! Я не хочу умирать... забери меня отсюда...

...Я очнулся вновь - когда, не знаю - в необыкновенной, лихорадочной лёгкости. Стены бледнели. Близился рассвет. Ниса спала рядом, но спала как бы одна, положив голову на сгиб локтя. Я осторожно перебрался через нее на пол, накинул на нее тонкую патрицианскую простынку.

"Другой ночи в Риме может больше не быть", - предупредил я себя, нашёл свой кинжал, хватился шкатулки, но она оказалась на месте.

Гунны храпели посреди Рима, вокруг чёрного кострища. Вот было оно - дурное предзнаменование для Вечного Города.

Я вышел на улицу, огляделся и решил поверить префекту. Что еще оставалось?

До Колизея, и впрямь, было рукой подать.

Я побоялся прятать шкатулку на уровне роста и нашёл подходящее местечко в стене - приличную щель - ярусом выше.

Пока я расширял и углублял щель кинжалом, совсем рассвело.

Шкатулка вошла в углубление боком, но на половине застряла. Нервы сдали - я принялся вколачивать ее вглубь рукояткой кинжала. С каждым ударом я всё безобразней сминал изящную вещицу и всё глубже впадал в отчаяние, с каждым ударом всё яснее понимая безнадёжную глупость затеи.

Но дело было сделано - шкатулка была втиснута в щель насильно, и перепрятать ее теперь можно было, лишь взорвав предварительно стену.

Я заткнул щель сверху мелкими камешками, распрямился и сказал себе:

- Финита ля коммедия... Больше ты не нужен никому.

"Она не пропадет", - вспомнил я о Нисе, вспомнил ее одинокий и безмятежный утренний сон.

Небо ласково голубело над зачумленной Империей. Я засмотрелся в него... и вдруг поскользнулся на отполированной сандалиями римлян, покатой ступени... Я шёл по краю лестницы, ближе к свету и.. сорвался прямо вниз, на арену, с приличной высоты... не меньше десятка аршин...

***

8. ИСХОД В БЫТИЕ

ИСХОД - В БЫТИЕ

Планета Земля. Рим, 1919 - Харбин, 1929 от Рождества Христова.

...Ангелы "на руках возьмут тя, да не преткнеши о камень ногу твою..."

Бред величия, он и есть!

Я не разбился.

Ледяной шквал сбил меня с ног.

Я вскочил. И был наг.

Ледяной шквал страха охватил меня. Вот он - ад! Сфера!

Но ах! Я стоял, не разбившись, на арене Колизея, и до меня доносился шум города, которого не могло быть в пятом веке до нашей эры... Не далеко, а совсем вблизи, за стеной, послышался не треск цикады, а гусиный крик автомобильного клаксона.

Первое, что я сделал спустя полторы тысячи лет - разрыдался. По-детски отчаянно и сопливо.

Потом, выглянув из стен древнего Колизея и, убедившись, что меня отпустили, я завопил:

- Aiutatemi! Помогите!

Меня подобрали полицейские.

В участке я объяснил синьорам, что прибыл поездом в Рим, к родителям, и решил немного погулять по Вечному Городу прежде, чем пугать стариков непомерной радостью (сын! живой! из России!). И вот злая шутка рока: нападение совершенно беспощадных грабителей.

Меня внимательно выслушали, деликатно отводя носы. Не внял я Демарату - не боролся с гуннской вонью его способом. И вот - незадача... Синьоры трижды спрашивали у меня адрес родителей и трижды записывали его... но подобрали мне полный комплект списанной форменной одежды без знаков отличия.

Синьоры римляне, я так многим обязан вам!

Я несколько раз приглядывался к календарю и видел одну и ту же дату, свидетельствовавшую о чуде - о том, что, судя по всему, я очутился в Риме мгновением позже того, как бесследно исчез из своей манчжурской шубы. Бурятский шаман, вероятно, еще стоял, таращась на мой пустой гардероб, когда я уже трясся по Риму в полицейском тарантасе...

- Вот и Коленька приехал, - только и сказала мама.

Больше нельзя было плакать... Нельзя было плакать, как там, на пустой арене Колизея.

- А скажи-ка ты мне, Никола, - со своей лучшей, стоической улыбкой сказал сильно постаревший отец, - на каком таком лихаче ты сюда поспел? С Амура-то... Или я ошибаюсь насчет Амура?.. Ну-да ладно, - вздохнул он, по-своему поняв мой ошалелый взгляд. - Сначала покормить бы тебя с дороги.

И вот - маленькая комнатка, где-то в Риме, куда меньше той, патрицианской... но в ней - все родные, и год - свой, чего еще желать?

Но, увы, уже через час меня потянуло обратно - к Колизею. И какая