У меня кольнуло в сердце. Кажется, он попал в самую точку... Иным словом, бред величия.

- У меня остался последний долг... Вот. - Я показал ему свой кожаный кошелёк. - Двадцать золотых монет.

У Демарата приподнялись брови, и я решил дождаться вечера и за ужином раскрыть ему свою последнюю тайну.

- Подай руку! - убил римскую пустоту голос Нисы.

Она стояла в бассейне, под полуденным римским солнцем, вся матово блестя.

- Кого просишь? - слабо ожившим голосом вопросил Демарат.

- Пока только тебя, - игриво ответила Ниса, стрельнув взором в мою сторону.

Демарат покинул тень колоннады и, шагнув к бассейну, протянул Нисе крепкую бледную руку.

- А вот - мой последний долг, - бросил он через плечо в мою сторону.

Через полчаса, упав на непривычно мягкую постель, я заснул один в прохладной и очень тёмной комнате... когда же проснулся, темнота успела воцариться и за пределами дома, а в прямоугольный водоём во дворике-перистиле римляне мелко накрошили звёзд.

Тогда я освежил свою отяжелевшую голову в воде со звёздами.

Было здесь очень тихо, куда тише, чем на италийских равнинах. Единственная цикада стрекотала где-то очень далеко, как будто за крепостной стеной Рима... как будто и цикад разогнала и побила чума.

Я приметил на другом конце внутреннего дворика силуэт, и его осанка не понравилась мне. Мастер Этолийского Щита был трезв.

- Где Ниса? - спросил я его негромко.

- Гуляет, - едва слышно ответил издали Демарат.

- Одна?! - изумился я.

- Нет... Ей прислали центуриона. Таких мало осталось здесь. Высокий, чистый италиец.

- Ты - единственный из нас, кому не нужен Рим, - грустно сказал я стратегу и подошел ближе, думая выстроить логическую цепь к своему признанию, я даже заволновался немного.

- Ты не прав, - качнул он головой. - Отказаться можно только от того, что уже есть. Вот и я теперь имею всё, от чего могу отказаться...

"Будет ночь признаний", - подумал я, и на душ потеплело.

Мы помолчали... Запахло каким-то очень знакомым дымом.

- Отцам города мы понравились, - сообщил Демарат, заметив, что я тяну эфир носом. - Префект распорядился завести в город дюжину наших гуннов. В знак доверия. Они там, во внешнем дворе. Некстати, верно?

Очарованье римской ночной пустоты, и правда, пропало.

- Жаль, - согласился я со стратегом. - Нисы нет... Что же мы будем делать?

- Нисы нет, - бесстрастно подтвердил Демарат и заговорил вкрадчиво, даже гипнотически: - Харон уже перевез нас на ту сторону. Остался только дымок... тянет с нашего берега. Но скоро и он пропадёт, как и вся наша память.

Я слушал его рассеянно. Потом вдруг осознал. Цикада стрекотала очень далеко... На той стороне. Мне стало зябко.

- Что нам остаётся делать, никеец? - усмехнулся Демарат. - Пойдем.

Я повиновался.

Во внешнем дворе горел костёр, разбрасывая вокруг грубый варварский свет. Гунны, раздевшись до пояса, но не разлучившись с шапками, лежали на шкурах едва не вплотную к огню. Мы остались двумя ступеньками выше их.

- Ответь мне, никеец... - Демарат помедлил.

"Почему он злится на меня?" - недоумевал я.

- ...что остаётся делать мне? Ведь ты не знаешь дня моей смерти. Тебе известны лишь судьбы громовержцев. Я - загадка для тебя. Нигде о моей смерти не написано, следовательно, и убить меня гораздо труднее... Но это не относится к делу. Ответь, какое я имею право быть праведней их?

Я увидел его руку, указующую на гуннов и на их грубый огонь, потом оторопело поразмышлял над его вопросом и сказал невразумительно:

- Право? Что значит "право"?

- Ты - в Риме, - остро поморщился Демарат. - Разве нужно объяснять тебе здесь значение этого слова?

Я посмотрел на варваров с их огнем и хотел было сказать стратегу нечто очень сакраментальное: "Все когда-нибудь придут к Богу, раньше или позже, так стоит ли бояться римских слов?" Но тут же почувствовал, что сказать такое не имею как раз никакого права.

- Молчишь...

- Есть только одно слово - лучше слова "право"... надёжнее его... и которое останется нам по эту сторону Стикса, если мы его прихватили с собой на той стороне...

Только костёр гуннов освещал нас посреди ночного Рима.

- Какое? - без обычной своей грустной иронии всерьёз спросил Дмарат

Я решился...

- Покаяние...

Демарат не усмехнулся и, немного погодя, тяжело вздохнул - и произнёс одну маленькую реплику, реплику настоящего римлянина, реплику, которой стоила вся наша дешёвая драма:

- Покаяние - это звучит гордо.

Я растерялся, не зная, что ответить, как опровергнуть, ведь и для меня... да что говорить!

Отвечать было нечего. Я... вспотел и решил молчать до утра. Я смотрел на костёр, на искры, на звёзды - и уже без всякой грусти, без всякого отчаяния думал... Уж коль скоро такое уловлено в безднах души - "гордое покаяние"... о, да! Это наш парадокс, наше честное, гордое покаяние. Вот она, наша геенна огненная, вся здесь, перед нами - в душной римской ночи.

- Спокойного сна тебе, никеец.

Он нарочито отказался называть меня "гиперборейцем", отцеживал правду.

- И тебе спокойного сна, Мастер Этолийского Щита, - легко простился я с ним, о чём вскоре горько пожалел.

Он легонько, по-дружески, толкнул меня кулаком в плечо и отступил в темноту дома.

- Я полагаю, теперь вы прекрасно справитесь без меня, - донесся из мрака его голос.

- Кто это "мы"? - отвернулся я от гуннского костра и уже не различил стратега во мраке.

- Ты и Ниса, все, - ответил мрак голосом Демарата. - Никейцы, ариане, гунны... Все, одним словом.

Он ушел, я остался на ступенях. Я снова смотрел то на костёр, то на звёзды - и вдруг ясно вспомнил, зачем мне понадобился пустой, оставленный чумою Рим.

Я спустился к воротам, выглянул наружу и не приметил никаких огней. Колизей был моей конечной целью, до него было рукой подать... только нащупать в темноте. Вот, что я решил: пора посоветоваться со стратегом. Может, он возьмётся помочь мне, а заодно