– И все же проблемы есть.

– Интересно, какая группа крови у «Джона»? – сорвалось у Саманты с языка. – Тебя это не интересует? Хорошо бы узнать, чтобы положить потом в твою копилку. Только вряд ли полиция поделится с тобой этими сведениями.

– Ты меня недооцениваешь, – торжествующе улыбнулся Тай. – Не тебе одной пришло в голову задаться этим вопросом. Но для новоорлеанских копов я – чужак, поэтому я внедрил в их среду своего человека – друга, с которым я встречался ночью, когда ты меня застигла из-за своего неуемного любопытства...

– И тревоги, – добавила Саманта.

– За кого? За меня?

– За себя прежде всего.

– Ты меня по-прежнему подозреваешь? В чем?

– Оставим эту тему.

– Я предлагаю тебе сотрудничество. Нам следует вместе вытянуть что-нибудь из Эстеллы. Давай махнем в Хьюстон? – предложил Тай.

Саманте стало не по себе при воспоминании о встрече с убитой горем матерью, чья ненависть была сконцентрирована на ней с такой силой, что, казалось, могла вот-вот обратить ее в пепел.

– Не думаю, что мое участие принесет пользу. Тебе лучше встретиться с ней с глазу на глаз. Ты выудишь у нее больше информации.

– Не хочется оставлять тебя здесь одну.

Его рука опять принялась ласкать ее, и Саманта только сейчас осознала, что, свернувшись калачиком на диване, приняла довольно соблазнительную позу. «Неужели я опять поддамся ему?» – была последняя мысль, промелькнувшая в ее усталом мозгу, прежде чем она подставила губы для его поцелуя.

– Взгляни на ее шею, – посоветовал Бентсу Монтойя, по-хозяйски расхаживая по тесному номеру дешевого отеля, где на кровати лежал труп в молитвенной позе – руки сложены на груди, а рядом на ночном столике расплавленный стеарин от догоревшей свечи. – Те же ранки, но по-другому расположены. Он душил ее ожерельем, тем, что было на ней.

– Или тем, что принес с собой, – с трудом выдавил Бентс, лишь ради того, чтобы тупо не молчать.

Вид мертвого женского тела с каждым разом доставлял ему новые мучения, о чем, конечно, не стоило признаваться напарнику.

– И еще он прихватил себе сувенир. – Монтойя указал на разорванное ухо жертвы. В другом одиноко поблескивала дешевая сережка.

– Радио было включено?

– Да, и настроено на ту самую волну.

Бентс перевел взгляд на ночной столик, где лежала стодолларовая банкнота с выколотыми глазами на портрете Бенджамина Франклина. Все детали сходятся, но что это значит? И о чем желает поведать убийца? Как расшифровать его поступки? Почему ослеплен бедняга Франклин, чей портрет печатается на деньгах уже много лет? На что намек? На то, что мы, копы, слепы и беспомощны перед ловким преступником?

– Время смерти?

– Как обычно – около полуночи. Медэксперт еще пробивается сюда сквозь пробку. Услышим, что он скажет, – будем знать точнее. – Монтойя вдруг сник, но не от усталости. – Девчонка вроде бы помоложе прежних.

Впервые в жизнерадостном и циничном Монтойе Бентс уловил нотки печали и сочувствия к жертве.

«Она моложе моей Кристи», – подумал Бентс, и его лицевые мускулы вдруг окаменели. Он на секунду испугался, что потерял дар речи. Пусть девчонка занималась нехорошим промыслом, пачкала себя ради денег, но она была чья-то дочь, и, возможно, ее родители верили, что их ребенок благополучно учится, а свободное время проводит в приличной компании. Как часто старшее поколение слепо насчет своих детей! Не на это ли указывал убийца, лишая зрения мудреца Франклина?

– Возиться с опознанием не придется, – сообщил Монтойя. – Тут на месте сумочка со всеми документами и девичьим барахлом. Данные уже прокрутили на компьютере. Местная девчонка, несколько приводов за наркотики, ничего серьезного. И вот еще на что стоит взглянуть...

Он повертел перед глазами Бентса визитную карточку доктора Саманты Лидс с добавленными от руки цифрами ее домашнего телефона. Карточка была изрядно помята.

– Не смыкается ли тут цепочка? – резонно заметил Монтойя.

Цепочка смыкается, но кто и зачем ее сплел?

И зачем нужно столько жертв, чтобы затянуть петлю на шее Саманты Лидс? Бентс не мог уразуметь замысла постановщика этого спектакля. Или все надо списать на фантазию безумца, неподвластную логике? И все, что остается, это ждать промаха с его стороны?

– Кто снимал номер? Он или девчонка?

– Он, и платил наличными. Женщина-портье помнит лишь его черные очки. Можешь ее допросить.

– Как он расписался?

Джон Фазер1. Как тебе это понравится?

1Oт английского Father – отец.

– Адрес?

– Хьюстон.

Монтойя сделал паузу, готовя сюрприз, а затем назвал адрес. Дома под таким номером не существовало в природе, но улица была та самая, на которой жила Анни. Бентс поежился. Сюрприз, подготовленный Монтойя, не доставил ему особой радости, хотя проявилось еще одно звено погруженной пока во тьму цепи.

– Где портье?

– На месте. Я, кажется, вытряс из нее все, что мог.

– «Отец Джон» показал ей какой-нибудь документ?

– Нет, конечно. Здесь такое и не требуется. Расплатился за пятидесятидолларовый номер стодолларовой купюрой. Получил сдачу. При нем, естественно, не было никакого багажа. Здесь никто не задает вопросов. Постояльцы вправе приводить к себе кого угодно.

Бентс молча направился на лестничную площадку и нажал кнопку вызова лифта. Монтойя догнал его.

– Хочешь прокатить портье по второму кругу? Сжалься... девчонка и так в истерике.

– Она единственный свидетель, кто общался непосредственно с «Джоном» и может что-то вспомнить. Надо давить на нее, пока впечатления еще не стерлись из памяти.

– Согласен, поехали.

Скрипящий лифт долго опускал их вниз. Отель знавал когда-то лучшие времена, но теперь холл выглядел обшарпанным, ковры поистерлись, а многие лампочки в люстрах и канделябрах перегорели, и никто не озаботился их заменить.

Бентс сверкнул своим полицейским значком в глаза женщине за стойкой, облаченной в строгий наряд – белая блузка и обтягивающая черная юбка до колен.

– Вам нужна не я, – тут же догадалась она. – Я заступила на работу только что, а бедняжку Лукрецию мы отхаживаем как можем.

Женщину явно разбудили и вытащили из дома на внеурочную замену, но никакого раздражения она не выказывала и была профессионально вежлива.

Лукреция, более молоденькая, но причесанная и одетая точно так же, появилась из задней комнаты, шмыгая носом и с красными от слез глазами.

– Вы дежурили в эту ночь?

Девушка быстро кивнула. Хорошенькая, ни в чем не повинная куколка, честно зарабатывающая себе на жизнь в притоне грязного разврата.