— Джексон… куда мы зашли? — настороженно спрашиваю я, не видя ничего, кроме сплошной тьмы, едва лишь лунные отблески отбрасывают тень на маску Джексона, запихнутую им в карман брюк, почти угаснувшую без лучей света.

— Мы в «Комнате Рафаэля Менгса», — отвечает он едва слышно. — Здесь только мы одни. — Захлопывает плотно дверь.

— А почему ты говоришь шепотом? И почему здесь такая тишина, давящая на слух? И я не вижу фресок от темноты, лишь устрашающие тени…

— Есть предложение, — произносит пылко он.

— Какое? — с наивностью лепечу я, инстинктивно догадываясь о его потайной мысли.

— Заменим её на стоны? — спрашивает тот, кто никогда не интересовался моим мнением, проявляя несгибаемую властность, могущую подчинять меня его действиям. Положив палец в ложбинку между грудей, он награждает меня горящим взглядом. Я сглатываю и чувствую приближающиеся мурашки по телу.

— Не думаю, что это лучшее место для… — В мыслях бушует предположение, что кто-нибудь решит прийти сюда. И этим кто-нибудь окажется мой руководитель, который, улучив эту возможность, разорвет со мной контракт. Я встряхиваюсь, отогнав от себя думы напряженного воображения.

— Ты пробуждаешь во мне неизъяснимый набор чувств. Хочу овладеть тобой прямо здесь, — часто и глубоко дыша выдавливает он, перешагнувший в мир страстей, лаская округлые полушария, перекатывая между пальцами их острые кончики.

Обожжённая его словами, меня пронзает предвкушение. Щеки начинают багроветь. С жадной настойчивостью, он прижимает меня к двери с такой силой, что я, разогнав воздух, с ветром упираюсь в дверь. Тесно прижимаясь ко мне, он целует с мучительной нежностью мои щеки, но неодолимое его влечение переходит на уровень ярости бури.

— Что ты де… — Он обрушивается на мои губы с неукротимой страстью, заглушая мои протесты. Я делаю большие глаза, исполненные напускной наивностью.

— Наказываю за самолет, — возбужденным голосом хрипло выдает прямо в губы, разжигая обретенную во мне страсть и воспламеняя огонь внизу живота. Сумрак усиливает ощущения от властных прикосновений — сильных рук, упавших на мои бедра.

Упираясь руками в стену по обеим сторонам от моей головы, заявляет в глаза в тот миг, когда до нас добирается луч света от непреднамеренно включенного фонарика на его устройстве; потоки света образуют в темноте движение пылинок, подобно звездам, кружащимся в загадочном медленном движении, по стенам начинают плясать тени:

— Теперь ты никуда от меня не убежишь!

Грубым рывком развернув меня спиной к себе, с искаженным от желания лицом, вырвав сладостный крик из моего горла, с безрассудством и лихорадочной поспешностью он расстегивает голубые атласные маленькие пуговки на моем платье, не поддающиеся его властным большим рукам. Грудь вздымается, ощущая токи, проходящие по всему телу. Тесно прижавшись ко мне, я чувствую, как играют его мускулы и трепещет раскаленная, как сталь, мужская плоть.

— Ты же не собираешься… — шепотом бормочу я, смущенная, что посторонние смогут нагрянуть в это потаенное место, но отказные силы начинают давать сбой, какие бы веские аргументы не выдавал рассудок.

Я чувствую треск рвущейся ткани.

— Джексон! — даю громкий голосовой знак, пока он окончательно не порвал мне и без того открытое платье.

Полотно, плотно облегавшее меня, оказывается на полу, подобно небесному облаку, проплывающему по бездонному небу.

Прислонившись ко мне, пуская горячий воздух в ухо, он отрывисто с яростью и страстью, переполняющее сердце, молвит:

— Не я надевал на себя такое платье, не меня нужно обвинять виновным!

— И что ты хочешь… — Я пытаюсь разумно рассуждать, но с каждой долей секунды теряю связь с миром и погружаюсь в увлечения, насыщенные пылкостью, но не теряю попыток подыскать окончание фразы.

— Тебя, — с поспешностью добавляет он, объятый вспышкой вожделения и шальной безрассудностью.

— Но это место предназначено для…

— Предназначено для нас, — восклицает со страстью он, распахивая препятствия, не позволяющие погасить восставший огонь природной жидкостью, готовящейся вырваться наружу. — Довольно, мисс Грация, меня заговаривать! — с чувственными нотками велит он. — Расслабься, — пронзает он разгоряченными словами и губами проводит по оголенной спине, одновременно рукой спускается ниже копчика, и я сгибаюсь от этих прикосновений, затуманенная желанием. Его пальцы нетерпеливо горячечно мнут плоть ягодичных мышц и вторгаются в изнывающие в ожидании ласки створки, пульсирующие приливаемой кровью.

Распятая между ним, как распростертая над небом, пригвожденная к месту, с поднятыми руками, запястья которых он держит тисками, с меня изливается тонкий пронзительный тихий крик, как только жаркие прикосновения рукой нарастают и с замиранием сердца дразнят мучительным томлением, создавая влагу. Извиваясь от сладких мук, мои щеки вспыхивают жарким огнем. Несказанное наслаждение от его ласк рождает дьявольское очарование.

Потонув во мраке, он погружается в меня целиком, выжигая клеймо напором восставшего естества. Он берет меня жадно и раскованно, неудержимо врываясь в глубины тела. Его немыслимая скорость в движениях сводит с ума от чувственного восторга. Зарычав, он кладет руку на мое бедро, крепко сжимая его. Дрожа, как спелая красная вишня на дереве, подхваченная летним ветерком, я извиваюсь от сладостных ощущений, выпуская огненные брызги. С его губ срываются хриплые слова, сливаясь в ослепительном дыме насыщения, преисполненного внутренним расцветом удовлетворения. Подкашивающиеся ноги отказываются меня держать, и я, повернувшись к нему лицом, стискиваю его шею, найдя в ней подпорку.

Скрытые под покровом ночи, выпустив животворный родник, мы смыкаем губы друг друга в глубоком, долгом поцелуе, к которым могут прибегать влюбленные, незримо любящие…

Перебравшись в сад, располагающийся на пути к выходу, мы парим по цветочной аллее рука об руку, прижавшись друг к другу, чувствуя биения сердец, с захватывающим духом от красоты. Нечто вдохновенно-прекрасное взращивает трепет чувственности.

Вселенная дня заменилась Вселенной ночи. Первая — лучистая королева, отличающаяся благородностью, от нее так и влачится нежность, ласковость, сентиментальность манер. Наряженная в золотой бархат венецианского стиля она пускает в ход лучи, покрывающие бескрайние дали, под песнь веселую и игривую, душевную и красивую. Вторая — ослепительная завораживающая графиня, наполненная романтичностью, грациозностью, изящной наружностью и любовью, пленяющая одним своим движением под утонченные симфонии-баллады. Ее темно-синий велюр, переливающийся лунным сиянием, сквозь мириады звезд, владеющих ею, опутывает чарами каждое бьющееся сердце, попавшее под ее колдовство. Упоительное зрелище этих двух сфер подчиняет к себе души, покорно отдающиеся им.

На интенсивно синем небесном шелке играют звездочки, образуя живое сверкание. Постаралась Вселенная ночи покорить нас. Мерцающие безвестные огни наполняют душу счастьем. Представившееся нашим глазам бормотание ночи, стрекотание сверчков, облекающий мир, выражающий бездонный небосвод столетий, дарят часы райского блаженства. Соловьиные трели, льющиеся из глубины деревьев, прекращены по зову нежного голоса Офелии, очарованной Гамлетом, чувства с которым не наречены долговечностью, оттого страдания