Если мужчина – Алексей – судя по всему, был его ровесник, то она – Мария, Маша – явно была из родившихся незадолго до Катастрофы. Ей было лет двадцать пять, а может и двадцать. У нее было круглое лицо с правильными соразмерными чертами, темные волосы, серые живые глаза, в которых прятался страх маленькой мышки. Стандарты красоты в их время предельно упростились, и в них укладывались все женщины, у которых не было лишних органов или конечностей, а кожа не была покрыта жабьими бородавками или еще чем похуже. Поэтому Маша казалась очень милой…

Между тем у него из головы всё не шли те рисунки на стене.

«Неужели они держали в плену еще и детей?» – подумал Малютин, но сразу же отмел эту мысль как бредовую. И догадался, что на самом деле все гораздо страшнее.

«Они сами могли… Они сами были… до того, как стали… совсем такими».

Тогда все вставало на свои места. Это были рисунки тех, кто по всем признакам должны были быть неразумными животными. Но им хватало ума использовать подручные предметы как таран и чертить на стенах им одним ведомые знаки. Рисунки были сделаны до того, как их разум окончательно погрузился в пучину дикости.

С этими новыми данными ситуация выглядела еще безнадежнее.

А он ведь не рассказал отряду про то, что нашел в туннеле заскорузлый и рассыпающийся от тления пиджак. Во внутреннем кармане которого кое-что лежало.

Внешний «винчестер» в пластиковом боксе. С надписью красным маркером вдоль бока: «Отчеты южной группы». Но ученый сомневался, что ему удастся добраться хоть до какого-то компьютера и подсоединить к нему эту штуку USB-шнуром.

Он усадил Машу на ящик, который принес из наваленной монстрами кучи хлама, а еще дал ей найденное там же одеяло из синтетики, которое казалось сухим, хотя и было покрыто бурыми пятнами и порвано в нескольких местах.

Никто из солдат ни слова не сказал про самоуправство, хотя они уже отошли от шока, вызванного атакой и бойней. Чувствуя, что после отстранения майора от власти и после его собственных решительных действий он приобретает авторитет, Малютин старался вести себя соответственно.

Он немного разбирался в психологии и знал, что с людьми определенного типа – будь то уличные хулиганы или люди, имеющие отношение к власти, – лучше вести себя так, будто у тебя есть непоколебимая уверенность в себе. Даже если ее нет. И тогда это убеждение может передаться им.

– Посиди тут немного. Найдем еды и воды. И твоему братцу тоже.

– Николай! Малютин, – услышал он голос полковника. – Есть разговор.

Он повернулся, ожидая каких-то неприятных замечаний, но по лицу Бунчука понял, что тот не собирается его в чем-либо обвинять, а наоборот, нуждается в его помощи. Изможденное лицо немолодого офицера выражало тревогу и усталость.

– Что будем делать?

Они уселись на деревянные ящики, в которых раньше хранились противогазы. Несколько бойцов, включая Воробьева, сели рядом. Токарев демонстративно не стал к ним подходить, а продолжал ходить из стороны в сторону, делая широкие, как у журавля, шаги.

«Чудны дела твои, Господи».

Малютин с удивлением наблюдал за изменением своего статуса. Еще недавно он был пленником, чуть ли не смертником. И вот уже стал своим и почти равным. Конечно, общая беда сближает. Был даже популяризованный Киплингом миф о том, что в засуху хищники и травоядные соблюдают «перемирие».

Да, Николай рассказал о том, как спасся, не уточнив, что побывал в лаборатории и увидел там много интересного. Рассказал, как прикончил тварь. Все это вкупе с его предыдущими заслугами и аурой колдуна-шамана в глазах этих не очень образованных людей сработало как магнит, и роль неформального лидера, похоже, перешла к нему.

При столкновении с неведомым они, как дети, не хотели оставаться одни. И вот уже его спрашивают, что делать, – как «взрослого», человека от науки, чье слово имеет вес. Хоть он и не был академиком – только кандидатскую защитил…

А ему теперь шили лавры первого ксенобиолога, зоопсихолога и патентованного борца против нечисти.

«Ну шо, не будем их разочаровывать. Как там говорил Остап Бендер… черт, не помню, как говорил. Ну да ладно».

– План простой, как два пальца. Дождаться утра и идти на прорыв.

– И где, интересно? – Токарев остановился рядом с ним.

– В дверь, через которую мы сюда попали. Я видел лопаты, кирку, ломы. Можно отвлечь их шумом, будто мы пытаемся прокопаться через завал до эвакуационного выхода. Если я правильно понимаю их мышление, они съедят эту наживку и соберутся ждать нас там.

– А если не съедят наживку?

– Тогда съедят нас. Но никто вам сейчас не даст никаких гарантий, вы не в банке. Главный выход, может, и останутся сторожить несколько… существ. Но с ними мы сможем разобраться. И бегом к грузовикам…

– Точно! Молоток ты. Так и сделаем! – Его идеи приветствовали так громко, что Малютин мог только порадоваться, что твари не понимают речи.

В этом он был уверен.

– Прежде чем пойдем на это, – снова заговорил полковник, жестом требуя от всех внимания, – надо узнать, с кем мы вообще имеем дело. Сейчас притащим их «двухсотого» из того коридора. А ты его вскроешь. Чтоб все было по науке. Инструмент, – он поставил ударение на звук «У». – Инструмент тут имеется. Хочу, чтобы все поняли, что это не призраки, мать их за ногу. Что у них есть слабые места. Что их можно того… убить, как ты одного замочил.

Малютин не был бы собой, если не успел бы об этом рассказать, даже чуть приукрасив. Оказалось, что он едва ли не единственный, кто мог этим похвастаться. Остальные в суматохе внезапного нападения, может, и попадали в кого, но не видели наверняка, чтобы твари падали и умирали.

Не то чтобы Николая так уж радовала перспектива стать первым на Земле ксенопатологоанатомом. Но взялся за гуж – не говори, что не муж.

– Ну что, пацаны, пойдемте. Хорошо, что вы ничего не жрали, а то с обедом пришлось бы расстаться.

И в сопровождении троих из людей полковника Малютин пошел в злополучный замурованный коридор, жалея, что не успел поставить в нос затычки из ваты.

– Возьмите носилки, – бросил он им.

Тело лежало на единственном в медицинском отсеке столе. Было оно синюшное, дряблое и совсем, казалось, не страшное. Если не смотреть в «лицо» и на пальцы – его можно было принять за человека.

– Никто не хочет мне ассистировать? Ну, тогда хотя бы инструменты подайте. Спасибо!

Скальпель, разделочный нож, туристический топорик и обычная ножовка – вот и весь инвентарь, который он сумел найти.

«Жаль, что нет диктофона и нельзя сохранить это для истории», – подумал Малютин, чувствуя волнение, когда натягивал перчатки.

По его сигналу брезент отдернули, и ученый невольно встретился с широко распахнутыми глазами мертвого монстра.