Клемент и Седрик обменялись красноречивыми взглядами — за сорок лет они научились понимать друг друга без слов.

— Кажется, молодой хозяин немного торопится, — хихикнул Клемент.

Слабая улыбка тронула тонкие губы Седрика.

— Ах, молодость, молодость…

— Молодость и страсть, — добавил Клемент.

На миг лицо Седрика обрело такое выражение, словно он готов задать Клементу взбучку за непочтительность, но, поразмыслив, дворецкий лишь задумчиво вздохнул и понимающе покивал.

— Да, правда — молодость и страсть. Я уж и не помню, как это бывает.

— Я тоже не помню, — сказал Клемент, грустно покачав седой головой. Старики еще раз обменялись понимающими взглядами и разошлись, ухитрившись за полминуты сказать друг другу больше, чем за тридцать лет общения.

К тому времени Майлз был уже на втором этаже. Он почти бегом пересек зал, толкнул плечом дверь в приготовленные для молодых покои, вошел в украшенную цветами, озаренную свечами комнату и только тут опустил Викторию на ноги.

— Ну вот мы и дома, — проговорил он, вдыхая в себя нежный аромат ее кожи и нехотя убирая руки с ее талии.

Виктория огляделась. Ее блуждающий взор остановился на огромной постели под балдахином, застланной шелковыми простынями с вышитыми на них бутонами роз. Сдерживая приступ тошноты, она прохрипела:

— Ну, что? Ты прямо сейчас этим займешься?

Майлз сложил губы трубочкой, но свистеть не стал.

— Нет, я не буду «заниматься этим прямо сейчас». Что я на самом деле собираюсь сделать — уйти к себе, чтобы ты приготовилась ко сну.

Тут Виктории стало уже совсем худо.

— Наверное, у меня уйдет на это много времени…

Майлз кивнул, прекрасно понимая, что его молодая жена стремится оттянуть неизбежное.

— Я терпелив, Виктория. Я подожду, пока ты закончишь свой туалет, а пока пришлю тебе в помощь Хильди.

— Нет!

— Тебе не нужна служанка, чтобы раздеться? — Майлз не скрывал насмешки.

— Нет. Я хочу сказать… Я предпочитаю сделать это сама. Сегодня вечером. Ты понимаешь?

Честно говоря, Майлз так ничего и не понял, но он так устал, что спорить ему не хотелось. Поэтому он просто в очередной раз молча кивнул и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Он пересек холл, вошел к себе в спальню, и, сняв фрак, не спеша натянул темно-зеленую шелковую пижаму. Затем закурил сигару и плеснул в бокал бренди. Не зная, чем еще себя занять, он принялся бесцельно шагать по комнате, попыхивая сигарой и потягивая бренди. Когда бокал опустел, Майлз опять наполнил его, затем вынудил себя сесть и расслабиться. Прошел уже час, как он оставил невесту, и, по его мнению, у нее было достаточно времени, чтобы приготовиться к его визиту.

Еще раз критически осмотрев себя в зеркале, Майлз вышел из спальни и не спеша пересек холл. Оказавшись в трех шагах от двери в комнату молодой супруги, он вдруг услышал тихий плач, который сопровождался булькающими звуками рвоты.

Встревоженный, Майлз бросился к спальне и распахнул двери. Когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел Викторию. Бедняжка стояла у выдвинутого ящика комода, согнувшись в три погибели, и лицо ее было зеленее травы.

— Мне плохо, — пролепетала она, устремив на мужа исполненный стыда взор. — Пожалуйста, оставь меня. Я сейчас ни на что не способна.

Майлз не знал, смеяться ему или плакать. Девушка была настолько трогательна в этой своей слабости и так пьяна, что едва держалась на ногах. Но самое смешное — она все еще боялась, что Майлз может принудить ее к близости.

— Тебе плохо, — ласково сказал он, подойдя к ней ближе. — Сейчас я помогу тебе.

— Нет! Не нужно, не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии. Просто уйди и оставь меня в покое.

— Чепуха — теперь я твой муж. — Майлз собрал ее рассыпавшиеся по плечам волосы и перевязал их лентой, лежавшей на столе. — Разве ты не помнишь, что мы только что поклялись вместе пройти через все хорошее и дурное в жизни и помогать друг другу?

— Это уж точно самое дурное! — простонала Виктория, снова наклоняясь над ящиком.

Майлз поспешил к маленькому столику с мраморной столешницей, налил в умывальный тазик немного холодной воды из кувшина, смочил водой чистый льняной платок и протянул все это Виктории.

— Говорил же я тебе — не надо пить так много шампанского. Теперь ты расплачиваешься за собственное непослушание.

— Да знаю я! — простонала она. — Я выпила слишком много. Но только мне казалось, что так будет лучше.

— С чего бы это? — спросил Майлз, ласково погладив ее по плечу.

Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Будь Виктория чуть менее пьяной или не такой уставшей, она, конечно же, никогда не выдала бы Майлзу своих заветных мыслей. К несчастью, в тот момент здравый смысл покинул ее, и она высказалась начистоту.

— Я не могла больше ни о чем думать. Даже просто думать о том, как мы с тобой… это было так отвратительно, что я решила… будет лучше, если я попробую затуманить себе голову, чтобы пережить… «это» без истерики. Я думала, что шампанское поможет…

Майлз отступил на шаг, в ужасе уставившись на Викторию. Отвратительно? Мысль о брачной ночи с ним была для нее отвратительна? Настолько отвратительна, что она предпочла провести ночь в рвотных спазмах? Никогда, ни разу за всю свою жизнь ему не наносили такого оскорбления.

Его лицо превратилось в маску ярости.

— Очень жаль, что мысль о близости со мной для вас настолько чудовищна, миссис Уэлсли. Не стану дольше затруднять вас своим присутствием.

Повернувшись на каблуках, он вышел из комнаты и громко позвал Хильди. Пухлая перезрелая девица немедленно показалась в дверях покоев виконтессы и с удивлением уставилась на молодого человека. Заметив, как мрачен Майлз, она поспешила к нему, гадая, что могло так сильно разгневать жениха в первую брачную ночь. На ум шло только одно, и слова Майлза лишь подтвердили ее догадку.

— Пожалуйста, пойди и помоги моей жене. Ей дурно.

Сердце Хильди было исполнено сочувствия к молодому хозяину. Она провожала Майлза взглядом до тех пор, пока тот не скрылся в своей комнате, хлопнув напоследок дверью с такой силой, что едва не обвалилась штукатурка.

«Ох уж эти мне глупые английские невесты, — подумала Хильди, покачав головой. — Почему они не могут просто лечь на спину и получить удовольствие, как это сделала бы на их месте всякая разумная немецкая девушка?»

Поджав губы, Хильди открыла дверь и вошла в комнату Виктории.

Майлз наклонил бутылку над бокалом, но скоро убедился, что его усилия тщетны.

— Пуста, проклятая, — пробормотал он, глядя, как одинокая капля упала на дно бокала. — Теперь придется плестись за бутылкой в погреб.