Это высшая точка, кульминация речи. Варшавский торжествует: он сумел превратить пресс-конференцию в сольное выступление. Он заставил их думать. И многие из них, живо представив себе собственное лицо, изувеченное вринклом, изменяют свою точку зрения. А они – четвёртая власть. Власть, которая имеет больше влияния, чем первая, вторая и третья вместе взятые.

– Потому что, – спокойно и негромко отвечает Варшавский на свой же вопрос, – вы сами запретили искать от него лекарство. Вы сказали: это аморально. Вы осудили Андрея Везалия на смерть, чтобы он не мог продолжать свои исследования. Этим вы и приговорили к смерти всех заболевших вринклом. Поздравьте себя. Что же, если вы так хотите – это аморально.

И всё, больше ничего говорить не нужно. Он профессионально сорвал пресс-конференцию. Нет, она будет продолжаться, но вопросы будут не очень значимые, аккуратные, неострые. Может быть, связанные с Министерством дел ближнего космоса. Может быть, с продлением полномочий Варшавского на посту министра. Это уже так – не вопросы, а игрушки. Главное он сказал. Прямой эфир назад не перемотаешь. Кроме того, уже через несколько часов материалы, основанные на этой пресс-конференции, появятся и в других СМИ, помимо визуальных. И снежный ком начнёт набирать скорость.

Из зала Варшавский выходит триумфатором. Вопросы второй половины пресс-конференции были ничего не значащими, как он и предполагал. Это ещё не полная победа, но заметный шаг вперёд.

Наверняка в зале были люди, которые бы не побоялись снова поднять медицинскую тему, но до них попросту не дошла очередь. Не повезло.

Охранник-секретарь Алексей идёт справа, чуть позади Варшавского.

– Видишь, – говорит министр, – всё очень просто.

– Потому что я выполнял обязанности охранника, а не секретаря.

– Что ты имеешь в виду?

– Я искал угрозу. Вы не дали мне ни одного поручения, и я делал то, что обязан делать.

Варшавский усмехается.

– Да, конечно. Ладно.

Кто-то подходит к Варшавскому, кто-то говорит комплименты. Льстецы всегда льнут к победителю.

В это время раздаётся звонок по комму.

Личный код Варшавского знают очень мало людей. Три ближайших друга, Майя, ещё несколько родственников. И ещё пять-шесть человек, которых он прекрасно знает. На этот раз вызов исходит из неопределяемого источника. Ничего, пустота. Просто звонок. Непонятно от кого.

Заблокировать автоопределение кода может только очень влиятельный человек.

– Да, – отвечает Варшавский.

– Добрый день, господин Варшавский.

Голос незнакомый. Язык – русский, с небольшим акцентом.

– С кем имею честь разговаривать?

– Меня зовут Камиль Эйткен, я личный секретарь господина Президента Джейкоба Якобсена. Мы дважды встречались с вами. Я спешу поздравить вас с великолепным выступлением и успехом вашей пресс-конференции, а также передать вам поздравления господина Президента.

Варшавский знает, кто такой Эйткен. Он как камерленго при Папе Римском. Человек, который знает каждый шаг Якобсена, единственный, с кем Президент Европы встречается в течение последнего года. Тот, кто несёт волю Президента народу. Тот, кто голосует за Президента, если тот не может явиться сам, кто пробует его пищу, кто подтирает его задницу, чёрт подери. Сам Эйткен также появляется на публике крайне редко. Он никогда не даёт интервью, не присутствует на светских собраниях и заседаниях Совета Европы. Это серый кардинал, именно так.

– Спасибо, господин Эйткен. Мне очень льстит ваша похвала и похвала господина Президента.

Эйткен едва слышно прокашливается.

– Я не буду зря тратить ваше время, господин Варшавский. Господин Президент Европы хочет встретиться с вами. Лично.

Вот это да. Последний раз Варшавский удостаивался личной аудиенции у Президента Европы около двух лет назад, а видел его на заседании Совета Европы полтора года назад. Если Варшавский не ошибается, Якобсен уже полгода вообще никого не принимает по причине возраста и плохого самочувствия. Говорят, ему четыреста лет, и его мозг пересаживали из тела в тело четырежды. Проверить это нельзя: на всех изображениях Якобсен выглядит одинаково старым. И «в реале» – тоже.

– Господин Президент, – продолжает Эйткен, – хотел бы видеть вас завтра в его бургхальденской резиденции. Адресный код и код связи со мной уже поступили в вашу базу данных. Время – полдень. Ровно полдень. Господин Якобсен не любит опозданий, но не любит и тех, кто приходит чрезмерно рано.

– Я буду, господин Эйткен.

– Спасибо, господин Варшавский. Я не сомневался в вас.

– Простите, господин Эйткен, могу я задать вопрос?

– Конечно, господин Варшавский.

– Могу ли я хотя бы примерно представлять себе тему предстоящей беседы, чтобы иметь возможность подготовиться к ней?

– К сожалению, нет, господин Варшавский. Господин Президент расскажет всё сам.

– Спасибо, господин Эйткен.

– Не за что, господин Варшавский. До свидания.

– До свидания, господин Эйткен.

Варшавского очень тяготит этот церемонный, искусственный стиль разговора. Ему не нравится через каждые два слова вставлять «господин Эйткен», но таковы нормы общения с тем, кто выше тебя.

Якобсен – единственный человек, чьё слово перевешивает слово Варшавского. Есть люди, чьё слово равно слову министра дел ближнего космоса, и таких людей довольно много. Но сильнее только Якобсен.

– Алексей, – говорит Варшавский, – всё-таки у вас будет и секретарская работа. Потому что завтра мы встречаемся с Президентом Якобсеном.

– Во сколько?

– В полдень. Ровно. Не позже и не раньше.

– Отправляемся из…

– …Нижней Москвы. В половине десятого. Я дам тебе адресный код. Это Бургхальден, Швейцария. А сейчас у меня ещё две встречи.

– Разрешите узнать, какие?

– Первая – с дочерью. Она сейчас должна быть в Нижней Москве. Вторая – с полицией в Верхней Москве. Я бы не хотел, чтобы вы были заметны во время первой.

– Хорошо, Анатолий Филиппович. Мне лететь с вами?

– Нет. Сейчас в Нижнюю Москву, на Мытищенскую площадку, оттуда – к дочери на Новоалексеевскую.

– Мы всё обеспечим, Анатолий Филиппович.

Варшавский чувствует, что на этого парня можно положиться, как ни на кого больше. Уж точно не на Перцова.

Завтра – решающий день. Завтра он узнает, как относится к его законопроектам Якобсен. От Президента можно вернуться или со щитом, или на щите.

Со щитом, говорит себе Варшавский. Только со щитом.

Он звонит Майе уже в полёте.