– Это и есть человеколюбие?

Колесниченко приближает своё лицо к лицу Варшавского.

– Ты же понимаешь, Анатолий Филиппович, – тихо говорит он. – Мы с тобой давно уже не люди.

Он может не продолжать. Да, вы не люди. Вы процессоры. Вы отдаёте команды, которые выполняют другие. Вы не живёте, вы функционируете.

Люди – это те, над кем вы собираетесь проводить опыты. Те, кто умирает от вринкла.

– Ладно, – отстраняется Колесниченко. – Теперь я изложу кое-какие свои мысли. И, возможно, задам пару вопросов.

Варшавский в ожидании.

– Думаю, вопрос о врагах не имеет смысла. У тебя слишком много врагов. Обычно спрашивают ещё, кто мог знать о пресс-конференции заранее. Но в данном случае о ней знал весь мир. Место для пулемёта было выбрано такое, что ты в любом случае появлялся там регулярно, курсируя между Верхней и Нижней Москвой. Они просто ждали.

– Думаю, пресс-конференция сработала как детонатор, – говорит Варшавский.

– Именно. Они решили, что больше терпеть нельзя, и спустили курок. Но они понимали, что шанс у них всего один. И больше такого не будет. А ошибка вышла самая глупая. Автоматический пулемёт дал промах. Ты себе представляешь такое?

Да, и в самом деле. Варшавский осознаёт, что это какая-то глупость. Если бы его хотели убить, оружие бы сделало это одним выстрелом в глаз. И вторым – в сердце.

– Слишком неуклюже, – резюмирует он.

– Именно, – подтверждает Колесниченко. – Слишком наигранно и неуклюже. Слишком много вопросов, на которые нет ответа. Поэтому есть один момент, о котором тебе не стоит сейчас забывать.

– Какой?

– Ты должен подумать о безопасности дочери.

Это следствие твоего эгоизма, Анатолий Филиппович. Вот оно, любуйся. Ты – не под ударом, потому что вокруг тебя телохранители. Потому что твоё драгоценное здоровье оберегают. Потому что ты нужен миру.

А вот твоя дочь не очень нужна. Просто девочка, которая играет в куклы. Девушка, которая играет в парней. Расставляет их точно кегли и сбивает. Беззаботная, да.

– Не беспокойся, Анатолий Филиппович. Я приставил к ней пару своих людей. Предупредил, так сказать, твой порыв.

– Спасибо…

– Но никогда не забывай о том, что ты не один. А если бы на месте твоего Максима была Майя?

Варшавский знает, что бы произошло, очень точно знает. Если бы с Майей что-либо случилось, он бы устроил заказчикам персональный ад. Каждому. Они бы умирали медленно, очень страшно.

Если бы их нашли.

– Ладно, Анатолий Филиппович. Я тебя не виню. Государственный муж, заботы и хлопоты. Но на то и нужны друзья, чтобы помогать в сложной ситуации. А теперь я задам тебе вопрос. Кому выгодна твоя смерть с финансовой точки зрения? Не с человеческой. С человеческой тебя и так половина мира ненавидит. А вот финансы – это серьёзнее любой ненависти. Ради денег человек пойдёт на всё. Кому выгодна твоя смерть?

– Я уже думал об этом. Никому.

– Так уж?

– Я думал об этом, пока ехал на пресс-конференцию, и во время возвращения. Моя жизнь в любом случае более прибыльна, чем моя смерть.

– Ладно… Мы и в этом разберёмся. Поднимем документацию, посмотрим…

Колесниченко трёт рукой лоб.

– Знаешь, Толя, мне нравится это дело.

– Что? – Варшавский приподнимается с дивана.

– Нравится. Когда-то я был простым полицейским. Лейтенантом. Но расследовать было нечего. Камеры всё видели, чипы всё фиксировали, сканеры всё отслеживали. Преступление в этом мире практически невозможно. Наша работа сводилась к аресту и оформлению. Роботы даже отслеживали преступника за нас. За всю мою карьеру у меня было только одно настоящее дело, около тридцати лет назад. Странное убийство. Как-нибудь в другой раз расскажу. Так вот, твоё дело – второе в моей жизни. Второе, где машины бессильны. Где нужен человек.

Варшавский опускает голову.

– Мы и в самом деле функции, а не люди, – говорит он.

– Именно так, – соглашается Колесниченко. – Мы живём только тогда, когда нам находят применение. Когда мы нужны.

Варшавский поднимает глаза на собеседника.

– Тогда выполни свою функцию до конца, Володя. Найди.

– Да, – кивает Колесниченко. – Я найду.

Без двадцати минут двенадцать флаер министра дел ближнего космоса Анатолия Филипповича Варшавского опускается на специализированную площадку на территории резиденции Президента Джейкоба Якобсена близ города Бургхальден, Швейцария, Объединённая Европа. Варшавский выбирается наружу, за ним – охранник-секретарь Алексей. Их встречают три человека. Первый – низенький, с длинными чёрными волосами, расчёсанными на прямой пробор, холодными прозрачными глазками и тонким острым носом. Это Камиль Эйткен, личный секретарь господина Президента. Остальные – крепкие парни в форменных костюмах, охранники.

– Добрый день, господин Варшавский. Мне нравится ваша пунктуальность.

– Добрый день, господин Эйткен.

Они идут по направлению к резиденции. Особняку лет восемьсот. Огромный, каменный, с резными карнизами и старомодными деревянными рамами, он кажется островком прошлого в этом дивном новом мире.

– Господин Президент ждёт вас в полдень. У нас есть некоторое время для разъяснения обстоятельств вашей встречи.

– Я слушаю вас.

– В первую очередь, вы должны понимать, что ни одно слово, которое будет сказано в этих стенах, не должно выйти за их пределы.

Варшавский степенно кивает.

– Второе: даже я не знаю, о чём хочет поговорить с вами господин Президент. У него свои мотивы, и он нечасто делится ими с окружающими. Но по всему чувствуется, что будет принято некое судьбоносное решение. Учитывая ваши последние политические шаги, я полагаю, что Президент или поддержит вас, или не поддержит.

– В любом случае предстоит ещё местное утверждение.

– Это вторично. Поддержка Президента поможет вам на всех уровнях. Даже Корфи вряд ли сможет на что-либо повлиять против решения Якобсена. То же касается ситуации, в которой Президент откажется вас поддержать.

Некоторое время они идут молча.

– В помещении, куда мы сейчас войдём, ваш помощник должен будет сдать оружие. Сканеры уже просветили вас. Во втором помещении наша группа разделится. Мы с вами пойдём к Президенту, ваш секретарь будет препровождён в комнату для отдыха. Доступ к Президенту имеет только то лицо, которое непосредственно приглашено.

Варшавский слушает молча.

– Когда вы в последний раз встречались с Президентом? – спрашивает Эйткен.

– В марте две тысячи шестьсот семнадцатого, если вы имеете в виду личную аудиенцию.