Испытания — как ветер: свечу он потушит, костер, на­против, раздует. Они ждали: свеча или костер; прошло время — оказалось, костер. Потом были другие пересуды, но женщины уже знали, что это не оторвет их друг от дру­га. Теперь Марго помнила каждое обидное слово, сказан­ное Зое, наверное, потому что та ни разу не ответила под­руге той же монетой.

Вспоминая приход Алисы и Ады, Маргарита Георги­евна ухмыльнулась: «У них проблемы с их подругами!» Она представила себе, что у такой мягкой девушки, как Алиса, подруга может быть только дерзкая и самолюбивая — под стать ей, Марго. И ей несложно было представить, как трудно, должно быть, приходится нежной Алисе в том мире, который она выбрала. Как часто в этом мире стал­киваются два обычно нежных друг к другу взгляда, про­являясь в иной ипостаси: в одном негодует задетое само­любие, в другом беспомощно бьется что-то больше похо­жее на отчаяние… «Бедная девочка!»— задумчиво прого­ворила себе под нос Маргарита Георгиевна, глядя, как коль­ца табачного дыма поднимаются к абажуру торшера.

На Московский вокзал Алису проводила Ада: она ре­шила остаться в Питере еще на пару дней — у тетки.

От чужой нелюбви можно спастись только любовью к самому себе, и умирают от безответных чувств не те, кого отверг кто-т о, а те, кто сам не сумел полюбить себя. Ро­ман с самим собой — беспокойная вещь, неясная посто­роннему взгляду, а потому человек ранимый, неуверенный в себе, зачастую презирающий себя может показаться дру­гим самовлюбленным эгоистом. Одиноки те, кто любит себя отраженной, как лунный свет, любовью, искомой в чужих глазах. А много ли других?

Алиса любила себя, как всякое хрупкое, но знающее себе цену создание: она была уверена, что окружающие непременно должны любить ее. Это был вечный огонь — ровный и постоянный, но абсолютно невозможный на нео­битаемом острове.

Кирш любила себя яростно, постоянно борясь с нена­вистью. Веру в свою неповторимость и бесценность она должна была подпитывать истово, как постоянно подкладывают поленья в костер: Кирш нужна была свита людей с восторженными взглядами.

И обеим казалось, что, если человек отвернулся, зна­чит, он просто решил по каким-то причинам скрыть или подавить свою любовь. Так кажется многим избалован­ным вниманием людям, но, если они вдруг начинают со­мневаться в себе, значит, скорее всего, пришел и их черед отразить чей-то свет…

Теперь, вновь подъезжая к Москве, Алиса раздумыва­ла, все ли обязательно должны любить ее и не напрасно ли она внушила себе, что тогда, танцуя, Кирш без слов призналась ей в любви…

Кирш же, бродя по Ленинградскому вокзалу, думала, что свита ей вовсе не нужна и что всего одна особенная девушка — это именно то, что должно быть на месте мно­жества обычных.

И Алиса понимала, что ее самолюбие висит на волоске, и Кирш осознавала, что становится более уязвимой. Лю­бовь защищает только от внешних дрязг, а внутри этой странной системы на двоих человек становится совершенно незащищенным, будто кто-то стянул с него кожу и поста­вил посреди степи: и легкий ветерок покажется ураганом, и мимолетный равнодушный взгляд может свалить с ног…

Кирш принимала это как данность и с интересом при­слушивалась к своим страхам. Алиса встречала эту новь настороженно: ей казалось, что, когда в этой степи стоят мужчина и женщина, один имеет право на жесткость, дру­гая — на капризы и дурные настроения; но две женщины имеют право на все: безжалостную жесткость и двойной каприз. Русская рулетка – страшно и притягательно.

…Кирш стояла на перроне, скрестив руки на груди и выставив вперед ногу в красном ботинке, — Алиса про себя улыбнулась. Они встретились взглядами.

— Чего? — настороженно, но с вызовом спросила Кирш, сузив глаза и пытаясь понять, не над ней ли смеется Алиса.

— Давай сумку.

Она закинула Алисину сумку на плечо и пошла по на­правлению к выходу с таким невозмутимым видом, будто встречала ее на вокзале каждый день и это мероприятие ей порядком поднадоело, как и сама Алиса.

Алиса послушно шла сзади. Кирш тащила сумку, а Али­са сжимала под мышкой красную папку.

— Ты что, кирпичей набрала?! — Кирш оглянулась на нее и наконец впервые улыбнулась, собрав в уголках рта забавные лучики.

Алиса уехала, оставив в недоумении Андрея и поссо­рившись с Анной Михайловной. Тяжелый осадок на серд­це утаптывался только красными ботинками, шагающи­ми рядом.

— Что это мы несем? — Кирш кивнула на папку,

— Одна женщина попросила завезти, я тебя потом с ней познакомлю.

Кирш пожала плечами, показывая, что ее совсем не обя­зательно с кем-то знакомить.

Им надо было на Большую Никитскую, и Алиса тихо спросила:

— А это ничего, что мы вот так запросто идем по цен­тру Москвы? Ты же скрываешься, у тебя же проблемы?..

Кирш отмахнулась и насупилась.

Охранник спросил документы; девушки переглянулись, и Кирш сказала, что подождет на улице. Но мужчина в форме, одиноко сидящий под высоким потолком с баре­льефами, зевнул и добавил:

— Можно по одному.

Алиса поспешила протянуть свой паспорт, и они с Кирш прошли во двор института.

Попав в этот двор-колодец, Алиса замерла на месте, а Кирш, сунув руки в карманы, присвистнула. Это было слишком нереально: глухие серые стены в сухих зарослях дикого винограда, а посреди, в снегу, — фонтан-дракон, к которому с разных сторон шли два черных металлических человечка — бородатые старцы с посохами.

Следом за Алисой и Кирш из двери выбежал в одном свитере какой-то мужчина и поспешил через дворик к дру­гой двери, но Алиса окликнула его:

— Простите, что это за человечки?

Мужчина остановился и ответил обстоятельно, как это обычно делает человек, привыкший больше общаться с книжками, чем с людьми. Выяснилось, что, вероятно, стар­цы были привезены старым хозяином особняка из какой-нибудь страны, скорее всего из Китая, что раньше здесь было немецкое посольство («Вряд ли это они поставили не их эстетика!» — хмыкнул мужчина), а еще раньше здесь жил граф, со времен которого фигурки, наверное, и стоят.

— Они вообще-то бронзовые, это их так уж краскойзамазали, для сохранности, наверно, их и перекапывали уже: чинили одного. Новый русский какой-тохотел их себе на дачу, денег много давал, чтобы помогли их вывезти, не афишируя, никто возиться не захотел; так и стоят. Ско­ро институт в другое место перенесут, а это здание вместе с ними вот. — Мужчина кивнул на черных человечков. — Кто-то, кажется, в частное владение выкупает.

— Спасибо…

— Не за что.

Мужчина скрылся за скрипучей дверью, а Алиса обер­нулась к Кирш:

— Здорово, да? Завораживает.

Кирш пожала плечами.

— Человечки как человечки… Просто странный такой дворик.

— Весь вопрос в том, куда они смотрят. — Алиса обо­шла фигурки.