VI. С другой стороны, по данному делу можно указать следующее:

i) Если бы адмирал Норт рано утром 11 сентября направил «Ринаун» в море, чтобы проследить, что французские корабли не повернут на север в порты Бискайского залива, он сумел бы выполнить любой приказ Адмиралтейства, хотя и не имел превосходящих сил.

ii) 11 сентября в 00.08, получив телеграмму морского атташе в Мадриде, он должен был потребовать от Адмиралтейства четкого ответа по поводу французских кораблей. Это заставило бы Адмиралтейство принять меры.

Эти две возможности были им упущены, что можно трактовать либо как «ошибочное суждение», либо как «небрежение долгом».

VI. Но кажется совершенно ясным, что адмирал Норт и Сомервилл каждый в отдельности старательно исполняли свои обязанности. Поэтому они приняли согласованное совместное решение ничего не предпринимать, будучи уверены, что поступают в согласии с инструкциями и намерениями Адмиралтейства. Поэтому, если адмирал Норт ошибался к каком-либо пункте раздела V, мы полагаем, это следует расценить как «ошибочное суждение» или неправильное толкование приказов Адмиралтейства, но ни в коем случае не как «небрежение долгом».

VII. За этим последовало наказание, максимально тяжелое для адмирала такого звания, занимающего столь высокий пост.

VIII. Таковы факты, Первый Лорд, как они видятся сегодня, и как их оценивает общественность. Мы полагаем в интересах флота представить все вышеизложенное вашему вниманию. Поэтому мы почтительно предлагаем крайне желательным расследовать дело на заседании Совета Адмиралтейства.

IX. Если вы, выслушав нас на встрече, примете наши рекомендации и создадите комиссию, как мы предполагаем, тогда мы сочтем свою роль завершенной. Если расследование вскроет, что с адмиралом Нортом поступили несправедливо или более строго, чем он того заслуживал, вы сами можете выбрать форму публичного заявления, чтобы закрыть вопрос. Мы попросим адмирала Норта все это время воздерживаться от каких-либо действий».

За этим последовало обсуждение 15 августа в палате лордов и встреча премьер-министра Макмиллана с адмиралами. Затем была проведена встреча между Первым Лордом Адмиралтейства Селкирком, Первым Морским Лордом Маунтбеттеном, адмиралами флота лордом Корк энд Оррери, Эндрю Каннингхэмом, Джоном Каннингхэмом и Уиллисом. Четфилд заболел и не смог присутствовать лично, однако прислал подробное письмо, в котором излагал свое мнение относительно дела Норта. Премьер-министр Макмиллан сначала прочитал этот документ, который был настолько полным, что его приняли за основу будущего обсуждения.

Главными аргументами Четфилда были следующие:

1. Адмиралтейство могло сместить адмирала Норта с его поста командующего морскими силами Северной Атлантики в любое время, когда Их Лордства этого пожелают, вне зависимости от эпизода с Соединением Y. Это их неоспоримое право.

2. Однако, используя это право, Адмиралтейство не должно выдвигать конкретные и достаточно серьезные обвинения против адмирала. Сделав это, они сами подставляются, потому что любой британский моряк (адмирал или матрос) имеет историческое право защищаться от подобных обвинений.

3. Четфилд полагает, что доля вины Адмиралтейства в этом инциденте составляет три четверти. Зная это, Первый Морской Лорд должен был приложить вдвое или втрое больше усилий, чтобы удостовериться, что в отношении Норта не допущено несправедливости. Адмиралтейство должно было взять на себя свою долю вины, а не пытаться свалить все на Норта.

4. Как признал в 1940 году тогдашний секретарь Адмиралтейства, они слишком поспешили сместить Норта.

Поэтому было бы разумнее сказать, что в такой-то срок его сменит другой адмирал, а самого Норта перевести на менее ответственную должность, не выдвигая обвинений вообще.

5. Он делает вывод, что попытки Норта добиться отмщения основаны не на том, что в 1940 году его отстранили от командования, а несогласием с формулировкой обвинения и вообще самим фактом предъявления обвинений. По мнению Четфилда, он имеет на это полное право.

Затем премьер-министр заявил, что видит ряд проблем при попытках исправить допущенные ошибки, потому что на дворе уже 1957 год. Главные участники событий, находившиеся тогда в Адмиралтействе, уже мертвы, как и адмирал Сомервилл. Комиссии придется опираться на смутные воспоминания второстепенных персонажей событий 17-летней давности. Более важным является то, что подобное обсуждение может подорвать моральный дух Королевского Флота сегодня. Он и так уже упал достаточно сильно в связи с падением роли флота в современной войне и значительным сокращением его численности.

Макмиллан был совершенно убежден, что военный, находящийся на линии фронта, должен пользоваться абсолютным доверием вышестоящего командования, которое не станет подвергать сомнению принятые им решения. Попытки реанимировать события 1940 года противоречат такой тенденции. Более того, если согласиться с предложением, новая комиссия все равно не представит никаких фактов, которые не были бы известны много лет назад.

Поэтому Макмиллан подготовил черновик заявления, с которым он собирался выступить в палате общин 23 июня. Он полагал, что это поможет быстро погасить разгорающиеся страсти к обоюдному удовлетворению сторон. Вкратце он предложил заявить, что Норта нельзя обвинять в каких-то конкретных ошибках, но Совет Адмиралтейства был совершенно прав, отстраняя его от должности.

Когда у адмиралов спросили их мнение, трое из четырех согласились, что это может успокоить Норта. Только Корк энд Оррери был не согласен. Он считал, что заявление никак не искупает вину Адмиралтейства. Он хотел, чтобы в заявлении было четко сформулировано обвинение в «бесчестном» поведении. Макмиллан с этим не согласился.

После недолгих споров было найдено компромиссное решение. Макмиллан добавил строчку, в которой говорилось, что намерения Адмиралтейства были сформулированы не столь четко, как требовалось. Поэтому они оставляли адмиралу Норту простор для различных толкований, в том числе ошибочных. В свою очередь, адмиралы флота дали премьер-министру свое согласие на публикацию такого заявления. Кроме того, они пообещали убедить адмирала Норта, что заявление полностью восстанавливает его честь в глазах общественности, как он того и желал.

На вопрос о конкретной вине Черчилля Макмиллан получил неожиданный ответ. Весь флот считал его виноватым. Он решил проблему, искусно играя словами, причем сумел ни разу не упомянуть имени лидера нации в трудные военные годы. Накануне выступления в парламенте он написал Александеру:

«Это крайне трудное дело, в котором слишком большую роль играют чувства. Я надеюсь, что когда вы прочитаете мое заявление, вы решите, что я был честен по отношению ко всем участникам и старался сохранить моральный дух Королевского Флота».

Учитывая сложность проблемы и огромное количество материала, который требовалось просмотреть в сжатые сроки, речь премьер-министра действительно можно считать образцом политической эквилибристики.

«Тщательно изучив все документы, показания и материалы слушаний, относящиеся к делу, я должен заявить, что не вижу особых расхождений во мнениях относительно фактов. Приказы, которые были отданы, и сигналы, которыми обменивались все стороны, зафиксированы на бумаге. Предлагалось провести новое расследование этих фактов. Но факты нельзя оспорить. Остается вопрос в интерпретации этих самых фактов, а также в продуманности и справедливости решений, которые приняли власти в то время. Я должен напомнить палате, что этот период был, вероятно, самым опасным во всей истории нашей страны. Битва за Британию была в разгаре, французская военная мощь была сокрушена. Сохранялась тягостная неопределенность в отношении судьбы сильного французского флота, который мог попасть в руки врага. Если бы это случилось, баланс сил на море обернулся бы не в нашу пользу.