Шрифт:
Интервал:
Закладка:
12 апреля 1945 года скончался президент Рузвельт, и на его место пришел Гарри Трумэн. Я молилась, чтобы он оказался хорошим президентом. Знала я о нем немного, правда, читала, что он не прочь ругнуться. Мне это не нравилось, но я решила повременить с выводами.
9 мая немцы официально капитулировали, и война в Европе закончилась.
6 августа США сбросили на Хиросиму атомную бомбу. Это было ужасно, и я видела в этом проявление Гнева Господня. Но Япония продолжала воевать, и 9 августа сбросили еще одну бомбу, теперь — на Нагасаки. Только 2 сентября японцы наконец сдались, и установился мир. Скоро наши ребята вернутся домой!
20 сентября нашей маленькой Донне исполнилось три года.
Однажды в пятницу, как раз перед ужином, Джин пришел ко мне. Я всегда гордилась тем, как он следит за собой, но сейчас передо мной стоял совсем другой человек. Волосы не чесаны, на лице щетина, а судя по одежде, он спал, не раздеваясь. При виде его я едва не потеряла сознание.
— Что стряслось? Что-нибудь с Донной?
— Не знаю. Эвелин попросила Смита приехать за ней. Они забрали и ее, и всю ее одежду. Она ушла от меня, мам.
— Когда?
— Во вторник вечером. Я все надеялся, что она передумает и вернется. Сегодня поехал к Мейсам и попытался с ней поговорить, но она послала одну из сестер передать мне, что теперь уже поздно. Она даже ко мне не вышла!
— Из-за чего вы поссорились, Джин?
— Не из-за чего. Мы вообще не ссорились. Буквально вчера все было нормально, а на следующий день она заявила, что нас больше ничто не связывает. — Джин вдруг сморщился, и я подумала, что он вот-вот разрыдается. — Я надеялся: если дам ей то, что она хочет, то она полюбит меня так же, как я ее, но этого не случилось. Наверное, теперь она рада, что избавилась от меня.
Он плюхнулся на стул и всхлипнул. Меня вдруг охватила волна злости. Будь здесь Эвелин, я бы ее придушила. Именно этого я боялась с того самого момента, как она переступила порог нашего дома и у Джина на лице появилось влюбленное выражение.
Я погладила его по плечу, но не могла и слова вымолвить, пока не уляжется гнев внутри. Как посмел кто-то причинить боль такому парню, как Джин? Как она могла быть такой неблагодарной? Джин спас Эвелин, когда она была в отчаянии, беременная и одинокая. Он был ей хорошим мужем, любил ее, души в ней не чаял. Видя, как ему больно, я на минуту пожалела, что не столкнула ее тогда с лестницы.
— Вы вообще не ссорились перед тем, как она ушла?
— Ну, мы поспорили насчет денег, что я давал тебе. Она справилась о моей зарплате и, узнав, что я приношу в дом меньше, чем получаю, рассердилась.
Сердце мое разрывалась от боли за моего мальчика и мысли, что в этом есть и моя вина.
— Завтра вечером я поеду к ней и поговорю. Может быть, удастся ее переубедить.
— Бесполезно, — покачал он головой. — Она не вернется.
На другое утро я отправилась в дом к Мейсам на улице Сент-Пол. Вышла Ола. При виде меня на лице ее отобразилось сочувствие.
Я попыталась улыбнуться, но вышло не очень.
— Ола, я бы хотела поговорить с Эвелин, пожалуйста!
— Входи. Я и сама пыталась с ней поговорить вчера вечером, но ничего не получилось. Она уже все решила.
Она открыла дверь и указала мне на диван.
— Присаживайся. Я ее позову.
Я сдвинула одежду, чтобы сесть.
— Эвелин, тут к тебе миссис Фоли, — позвала Ола. — Она хочет с тобой поговорить.
— А я не хочу с ней разговаривать.
Пышная грудь Олы всколыхнулась от вздоха.
— Ты хотя бы спустись и выслушай ее!
Я услышала, как Эвелин громко топает по лестнице. Наконец она спустилась и встала передо мной, скрестив руки на груди и склонив голову набок. Взгляд упрямый, нижняя губа, как всегда, оттопырена.
Я не знала, с чего начать.
— Эвелин, пожалуйста, вернись к Джину. Он тебя так любит. Он без ума от горя оттого, что вы с малышкой ушли.
— Я не вернусь. Я подаю на развод.
На развод? Она уже и о разводе подумала?
— Неужели мы никак не можем заставить тебя передумать? Джин сказал, что ты рассердилась из-за того, что он давал мне деньги. Обещаю, я больше не возьму у него ни пенни.
— Мне все равно. Поздно.
— Но на что ты будешь жить?
— Папа уже нашел мне работу, буду вместе с ним в «Раббер Компани». Выхожу с понедельника.
Работать полный день?
— Но как же Донна?
— За нее не переживайте. Мама с ней посидит.
Я поняла, что это бесполезно. Эвелин, наверное, давно уже все продумала. Получить работу в «Раббер Компани» было не так-то просто, особенно теперь, когда мужчины возвращались с войны. Я снова вспомнила о том моменте, когда хотела столкнуть Эвелин с лестницы. Второй раз за день я пожалела, что не сделала этого.
— Но ведь ты позволишь нам видеться с ребенком? — спросила я.
Эвелин склонила голову, как будто обдумывая решение.
— Конечно, когда захотите.
Я встала и направилась к двери.
— Надеюсь, ты все-таки передумаешь, Эвелин. Ни один мужчина на свете не будет любить тебя больше, чем Джин.
Эвелин ничего не сказала, лишь ухмыльнулась, поэтому я попрощалась с Олой и ушла. Когда я вернулась домой, Джин уже стоял у двери — должно быть, увидел меня в окно.
— Что она сказала? Вернется?
Я покачала головой.
— Она настроена решительно, Джин. Не думаю, что вернется.
— А ребенок? Я могу с ней видеться?
— Я спросила об этом. Она сказала, можешь встречаться с ней, когда пожелаешь. Хоть что-то. Надеюсь, она насчет этого не передумает.
— Я буду проводить с Донной любую свободную минуту.
На следующий день Джин съехал со съемной квартиры и вернулся в свою комнату. Он сказал, что хозяин квартиры совсем не расстроился, узнав, что они съезжают, — теперь, когда мужчины возвращались с фронта, спрос на жилье был высок, как никогда: хозяин мог во много раз поднять арендную плату.
Джин вернулся в семью, будто в его жизни никогда и не было Эвелин. Единственная разница была в том, что он мог видеться с дочерью. Его обязали платить алименты, и он ни разу не пожаловался мне на это. Мало того, он платил даже больше, покупая Донне одежду и обувь.
Каждую пятницу вечером он заезжал к Мейсам по пути с работы и забирал Донну с собой, а в понедельник утром, по дороге на работу, отвозил обратно.
Даже когда решение о разводе было окончательно принято, он не терял надежды, что Эвелин передумает и вернется. Иногда она позволяла ему водить себя в кино или в ресторан.