3 июня послана Димитрию повинная граммата от имени всех жителей Московских с просьбою оказать им милость, как верным подданным, и пожаловать в Москву, где из всех врагов его остался в живых один молодой Феодор с матерью и сестрою, крепко стерегомый и, следовательно, уже неопасный.

Димитрий отвечал из Серпухова, что он вступит в Москву только тогда, когда враги его будут истреблены до последнего, и что если Москвитяне хотят быть у него в милости, юный Феодор и мать его должны быть преданы смерти. Сей указ получен в столице 10 июня; его прочитали и немедленно исполнили: Феодора и мать его удавили в темнице; а дочь Борисову, невесту Иоанна герцога Датского, коему Бог не продлил жизни, отвели в Девичий монастырь, откуда в последствии взял ее Димитрий себе в наложницы. Сделали два гроба: в один положили мать, в другой сына; потом вырыли отца, и всех троих погребли на Сретенском кладбище, без всяких обрядов.

Так погиб род Бориса Годунова, достигший до такой степени величия, до коей не восходил еще никто во все время существования Русского царства. Борис был сам виною своего бедствия: умертвив сына старого тирана и овладев престолом посредством хитрости и коварства, он воспламенил войну, которая низринула его. Об нем можно справедливо сказать: жил как лев, царствовал как лисица, умер как собака. Сын его Феодор считался царем 2 месяца без двух дней; коронован не был.

Самозванец под Москвою. Преданность народа. Милость Немцам. Вшествие в столицу. Свидание с матерью св. Димитрия. Свойство обманщика. Обручение с Мариною. Первый повод к неудовольствию. Гвардии. Капитан Маржерет. Притеснение духовенства. Неудача Шуйского. Воинские потехи. Прибытие Марины. Всеобщее негодование. Заговор Шуйского. Свадьба. Восстание Москвы и смерть Лжедмитрия.

Димитрий, узнав, что врагов его не стало, выступил из Серпухова со всем войском и расположился лагерем за милю от Москвы; здесь он пробыл двое суток, чтобы разведать, между тем, мысли народные. Москвитяне старались доказать свою преданность и, в изъявление радости о благополучном его прибытии, поднесли ему хлеб-соль (несомненное свидетельство глубочайшего почтения, по Русскому обычаю), с напитками и богатыми дарами, состоявшими в золоте, драгоценных каменьях, жемчуге. Уверенный в покорности народа, он объявил, что все прошедшее предает забвению, что будет не царем, а отцом своих подданных, и что приложит неусыпное попечение об их благоденствии.

20 июня знатнейшие вельможи поднесли Димитрию богатые одежды, парчовые, бархатные, шелковые, унизанный жемчугом и драгоценными каменьями, и убеждали его принять без отлагательства прародительскую корону, милосердием Творца так скоро ему возвращенную; говорили, что для него все готово, что ему нечего опасаться и печалиться, а должно веселиться: ибо тот, кто хотел съесть его, теперь не укусит.

В тот же день, все Немцы отправились к Димитрию в лагерь с просьбою не гневаться на них за поражение при Добрыничах, когда и долг присяги, и совесть повелевали им быть верными царю своему, Борису; ныне, видя на престоле Димитрия, они готовы с тою же верностью служить и ему. Приняв челобитную, новый царь призвал к себе начальников Немецкой дружины, изъявил им не гнев, не угрозы, которых они большою частью ожидали, но ласки и благоволение; хвалил их за непоколебимое мужество при Добрыничах, где они обратили его в бегство и почти всю силу его истребили; хвалил и за упорное сопротивление под Кромами, где они явили новый знак преданности Борису, не хотели изменить с прочим войском и возвратились в Москву; в заключение сказал, что он будет доволен, если увидит от них такую же услугу, и что им верит более, нежели своим Русским. Потом спросил: «Кто был знаменосцем в Добрынской битве?» Тот немедленно явился. Димитрий, потрепав его по щеке и по груди, примолвил; «Сохрани нас, Боже, от зла!»

Наконец он вступил в Москву; когда кончилось шествие и все было приведено в порядок, Богдан Вельский вышел из дворца с несколькими князьями и боярами, стал на Лобном месте, произнес к народу речь, славил Бога за спасение государя и убеждал Москвитян быть верными новому царю, истинному сыну Иоанна Васильевича; потом снял с груди своей крест, с ликом Чудотворца Николая, поцеловал его и воскликнул: «Берегите и чтите своего государя!» Народ отвечал в один голос: «Бог да сохранит царя-государя и погубит всех врагов его!»

29 июня, в субботу, Димитрий короновался в церкви Пречистой Богоматери по Русскому обычаю, с теми же обрядами, о коих было сказано выше, по случаю венчания Годунова.

18 июля Димитрий послал несколько тысяч всадников в Троицкий монастырь за своею матерью, постриженною в инокини по воле Борисовой; да и сам выехал ей на встречу. Увидев друг друга, они обнялись, изъявляя радость неописанную. Старая царица весьма искусно представила нежную мать, хотя на душе у неё было совсем другое: по крайней мере, она опять стала царицею. Димитрий пешком провождал её карету; многие при этом зрелище плакали от умиления и дивились неисповедимым путям Божьим. Потом царь снова сел на лошадь и ускакал вперед со своими вельможами, для приготовления к принятию царицы. В последствии он отделал для неё в самом Кремле, у ворот Иерусалимских, против монастыря св. Кирилла, богатые покои, которые назвал монастырем своей матери; назначил ей царское содержание, посещал ее каждый день и оказывал самую нежную почтительность. Многие готовы были присягнуть, что он сын её.

Не проходило дня, когда бы царь не присутствовал в совете, где сенаторы докладывали ему дела государственные и подавали об них свои мнения. Иногда, слушая долговременные, бесплодные прения их, он смеялся и говорил: «Столько часов вы рассуждаете, и все без толку! Так я вам скажу, дело вот в чем»: и в минуту, ко всеобщему удивлению, решал такие дела, над которыми сановитые бояре долго ломали свои головы. Он владел убедительным даром красноречия, любил приводить примеры из бытописаний разных народов, или рассказывал случаи собственной жизни; нередко, впрочем всегда ласково, упрекал господ сенаторов в невежестве, говоря, что они ничего не видали, ничему не учились; обещал дозволить им посещать чужие земли, где могли бы они хотя несколько образовать себя; велел объявить народу, что два раза в неделю, по средам и субботам, будет сам принимать на крыльце челобитные; а в облегчение бедняков, изнуряемых долговременными тяжбами, предписал всем приказам решать дела без всяких посулов. Сверх того, как Русским, так и чужеземцам, даровал свободу в торговле и промышленности. От таких мер, дороговизна мало-помалу исчезла, и обилие водворилось в государстве. За столом он охотно слушал музыку и пение; но отменил многие обряды, например, не молился иконам пред началом обеда, и не умывал рук по окончании; чему удивляясь, закоренелые в предрассудках Москвитяне уже стали подозревать, точно ли новый царь природный Русский? Эта мысль сокрушала их.

После обеда, он не любил отдыхать, вопреки обычаю прежних царей и всех вообще Московитян, а осматривал сокровища своей казны, посещал аптеки и лавки серебряников; для чего нередко выходил из дворца сам-друг и так тихо, что стрельцы, не заметив, как он вышел, должны были искать его. Это казалось не менее странным: ибо в старину, Русские цари, желая быть величественнее, не иначе переходили из одной комнаты в другую, как с толпою князей, которые вели их под руки, или лучше сказать, переносили. Отправляясь в церковь, он ездил не в карете, а верхом на коне, и притом не на смирном; садился же на него не так, как прежние цари, которые становились на скамью, подставляемую двумя боярами, и влезали на лошадь: Димитрий, взяв одною рукою повод, другою едва прикасался к седлу, уже был на коне, и ни один ездок не мог сравняться с ним в искусстве и ловкости; нередко он забавлялся конским ристалищем, также охотою соколиною и псовою; однажды сам убил огромного медведя, которого спустили с цепи в селе Тайнинском, вопреки желанию князей и бояр.