«Может быть, все это и околесица, — думал Леонтий Васильевич. — Что же, посмотрим…»

Он позвал адъютанта и распорядился выделить троих людей наблюдать днем и ночью за Спиридоном Дублем. Но как только поступили первые сообщения, Леонтий Васильевич отозвал наблюдателей и поставил двух своих, проверенных, в штате не числившихся, и стал докладывать графу Орлову вяло, опуская значительную часть подробностей, среди которых его лично интересовала главная — игорный дом.

Друзья Спиридона вели активную переписку, которая проходила через руки Леонтия Васильевича. Вносили какие-то странные взносы в какой-то непонятный клуб, и лишь Дубельт с его чутьем и опытом мог определить, о чем речь.

Никто так хорошо, как генерал Дубельт, не знал о прибылях, которые дает игорное заведение. Все его благосостояние проистекало именно из этой статьи. Он состоял пайщиком в игорном притоне Политковского. По наведенным справкам, в бывшей усадьбе Сент-Ивенсов играли богатейшие люди со всей России. И какая конспирация! Кто бы мог подумать! Явно во главе стоит человек образованный и с хорошей коммерческой жилкой. Нужно бы с ним повидаться. Тем более что в руках генерала Дубельта все прибавлялось и прибавлялось козырей против него.

Дубельт решил действовать на свой страх и риск. Отобрал самых опытных агентов, из тех, что за него в огонь и в воду. Выехал в Москву. Чем черт не шутит. Получится договориться с великим мистификатором — ударят по рукам, а дело о ночной княгине будет отложено в самый дальний угол. Не получится — придется провести операцию по всем правилам и доставить ночную княгиню в столицу — уж больно император Николай Александрович интересовались. Со всех сторон выгода.

Утро на Ивана Купалу выдалось хмурым. Герман проснулся раньше обычного от странного предчувствия, которому никак не мог придумать объяснения. Он открыл глаза и перед собой в окне увидел небо в тучах. Потом почувствовал странный внутренний толчок, от которого сердце сжалось и резануло острой болью, точно отточенный клинок вошел в тело. Инстинктивно он прикрыл глаза, сморщился от боли. Но боль тут же отпустила. Сердце билось ритмично и четко. «Может быть, старость?» — подумал он и, протянув руку к подушке Алисы, коснулся дивных золотистых волос. Положил руку на ее лоб — прохладный и безмятежный — и снова прикрыл глаза, восстанавливая силы.

Необыкновенное создание эта девочка. Прожив с ней три года, он каждый раз испытывал удивительное волнение, как только она поднимала на него глаза. Если все люди представлялись ему замкнутыми сосудами, в которых варились нажитые собственной глупостью болезни и горести, то Алиса была проводником огромной жизненной силы, которую черпала из ниоткуда. Сила эта не была злой, не была доброй. Она была нейтральна и легко направлялась в нужную сторону — любой чужой волей, лишь бы та не противоречила ее желаниям.

Герман попытался уснуть, но тревожное чувство засело в сердце. Он поднялся и вышел в сад. Воздух впервые за лето остыл немного, но дышать было тяжело. Казалось, из воздуха тоже вытянуты все силы надвигающейся грозой…

Нужно было просмотреть список приглашенных на сегодня. Купец Еремеев сообщал, что уступает свою очередь сыну своего друга. Граф Нефедьев уведомлял о болезни и просил вместо него любить и жаловать какого-то князя Беспалого. А вот и еще один сюрприз — вместо завсегдатая тайного советника Бедова будет какой-то Иванов. Ни чина, ни звания не известно. Как некстати эти замены. Думал ли он, что популярность клуба возрастет настолько, что клиенты начнут искать выгоду не в игре, а в том, чтобы перепродать свою очередь втридорога. Это усложняет работу. С неизвестными гостями вести себя нужно осторожно, наводить справки, изучать личность игрока, узнавать его слабости. А если это купец из Сибири или промышленник с Урала проездом, то тут особенно не развернешься. Досадный прокол у них уже случился. Когда гость, назвавшийся князем Ордынцевым, оказался мелким карточным шулером. Пришлось заманить его в сад и отдать в руки дожидающимся молодчикам, чтобы выпроводили со всеми полагающимися почестями… И вот снова — на тебе. Столько подмен в составе гостей. Нужно бы определить в правилах клуба, что гость не имеет права уступать свою очередь кому бы то ни было…

Герман принялся переписывать устав с поправками. Он работал сосредоточенно, не отвлекаясь, пока сердце его снова не сжалось, но не от боли, а от беспричинной нестерпимой тоски…

Алиса тоже поднялась раньше обычного. Посмотрела на высокие напольные часы и скисла. Она не любила утро. Ночное возбуждение улетучивалось на рассвете как дым, оставалась беспросветная скука, шатание по комнатам, раздражение. Да и кем она, собственно, была по утрам? Ночью она была царицей, феей. Утром она превращалась в ничто, и это ее настолько сильно удручало, что она готова была плакать, или бить посуду, или кричать на сонных девок, метущих полы по утрам, до того как преобразиться вечером в светских дам. Боже, какой кошмар! Неужели так всю жизнь? Или нет, не всю, а лишь до того момента, когда мужчины перестанут обращать внимание на то, что ты вошла в гостиную. А что тогда? Седой и сгорбленный Герман, никому не нужная Алиса в чепце и беспробудная скука, несмотря на все эти миллионы, которые они к тому времени заработают. Тихая смерть.

Алиса изводила себя этими мыслями. Она могла себе это позволить, потому что знала: дурные мысли исчезнут часам к восьми, когда она станет одеваться, расчесывать перед зеркалом волосы, примерять ожерелье. Они пройдут от первого же глотка шампанского, который она сделает по привычке перед тем как выйти в зал, от первых же восторженных взглядов, обращенных на нее. Скука будет ниспровергнута. Нужно только подождать. Каких-нибудь восемь часов. От этой цифры Алиса глухо застонала и продолжила свои скитания по скрипучему притихшему дому.

Чтобы хоть как-то развеяться, она отправилась в лес. От леса пахло вечностью. Замшелые деревья, казалось, уходили корнями в глубины веков. И если остаться среди них вот тут, на этом самом месте, где стояла Алиса, то, возможно, тоже будешь жить вечно, как и они. Алиса посмотрела наверх. Солнце отчаянно сражалось с рваными тучами, мелкие брызги дождя рассеивались где-то в самых макушках деревьев-великанов. И вдруг прямо над ее головой, переливаясь, расцвела радуга. Алиса застыла. А под ней — еще одна. Почему-то ей захотелось плакать, и она прикусила нижнюю губу. Испугалась даже сначала, но поняла — от радости. Удивительные бывают в жизни радости. И тут же вспомнила — нужно загадать желание. Она наморщила лобик, открыла глаза и растерянно посмотрела в небо. Чего же она хочет? Притихла, прислушиваясь к себе: неужели совсем ничего? Внутри было пусто. Лишь сердце билось часто и глухо.

И вот в тишине возник какой-то странный звук. Сначала ей показалось, что это внутри. Или все-таки снаружи? Словно всхлипнули ветки березы или хрустнула ветка. Или… Ей даже показалось, что ее зовет кто-то. Тихо-тихо произносит ее имя. Она постаралась не дышать, чтобы не спугнуть волшебную минуту. Чувство реальности постепенно таяло, Алиса вслушивалась в себя, вытянув тоненькую шею. Она еще стояла, силясь отыскать в себе желание, достойное двойной радуги, пытаясь отнести тихий звук — по слогам произнесенное имя «Алиса» — за счет шороха веток. Но имя наполнилось человеческим дыханием. И дыхание это обжигало затылок. Алиса вскрикнула и зажмурилась. И нереальный мир закружился вокруг нее…