– Как ты мог пойти на такой риск? Ты что, хочешь, чтобы нас обоих убили?

– Поверь в меня хотя бы слегка, Сифэн. Неужели ты думаешь, что я способен поставить твою жизнь под угрозу?

У него был такой сердитый вид, что ей пришлось извиниться.

– Он будет ждать тебя завтра ночью в дворцовом саду, снаружи от входа, через который я провел тебя в твой первый день здесь.

Сифэн вытерла о платье вспотевшие ладони.

– Завтра ночью?

– Да, но ты можешь мне сказать, если это для тебя не удобно, – сухо сказал он.

– Прости меня, Кан. Я вовсе не хочу казаться неблагодарной. Мне просто не хотелось бы, чтобы из-за меня у тебя были неприятности.

Она повернулась лицом к реке, не видя ее. Она была в разлуке с Вэем целых два месяца, со времени той ужасной ссоры в доме у Акиры. Изменились ли с тех пор его чувства к ней… и хотелось ли ей этого?

– Ты напрасно беспокоишься обо мне. Если, после того, как у Императрицы в покоях все заснут, ты выйдешь оттуда никем не замеченная, ни одна душа, кроме нас с тобой, ничего не будет знать.

В глазах Кана заплясали чертики, и к нему вернулось его обычное шутливое настроение.

– В ближайшие три ночи я буду сторожить вход вместе с Чу, который питает слабость к рисовому вину. После первых же нескольких глотков он заснет.

– Почему же тогда господин Юй позволяет ему стоять в карауле? – ужаснулась Сифэн.

– Никчемная сушеная слива об этом знать ничего не знает. Наша главная задача в том, чтобы тебе пройти незамеченной мимо стражи в городе женщин, – Кан пожевал верхнюю губу. – У меня есть пара мыслей на этот счет…

Сифэн мысленно представила лаз в саду, и кровь запульсировала у нее в жилах. Если она сможет на обратном пути вскарабкаться по выступающим из стены камням, как в прошлый раз, ей не нужно будет встречаться со стражей.

– Не беспокойся об этом. Если ты обещаешь, что Чу будет спать, я оттуда выберусь.

Евнух просиял.

– Бога ради, не попадись никому на глаза.

– Если даже это случится, у меня наготове будет оправдание.

Нежная певучая мелодия лилась из того угла на террасе, где сидели музыканты. Берег реки был теперь ярко освещен огнями с лодочек.

– Спасибо, друг, – тихо сказала Сифэн. – Я не забуду, как ты мне помог.

Они молча следили за лодочками, уносимыми речным течением. Вскоре поверхность воды покрылась десятками мигающих огоньков, проплывающих мимо и один за другим исчезающих между деревьями.

На следующую ночь, после того, как Императрица и ее дамы отошли ко сну, Сифэн для надежности подождала еще час. Она ворочалась в постели и водила пальцами по своему почти незаметному шраму, попеременно то сгорая от нетерпения, то холодея при мысли, что Вэй заметит, что она изменилась… и не в лучшую сторону. Сумеет ли она спрятать постыдные мысли, владевшие ею в последнее время?

– Это не твои мысли, а Гумины, – возможно, скажет он.

Но может ли это служить оправданием теперь, когда Сифэн находится вдали от своей тетки? Можно ли ее простить за сжигающее ее желание увидеть мучения госпожи Сунь? Или за ее сумбурные чувства к супругу Императрицы, мужчине вне ее досягаемости, и все же…

Сифэн прикрыла глаза ладонью и вздохнула. Конечно, у наложницы не нашли никакого яда, и, тем не менее, Император простил Наследного принца. И, не считая того, что госпожа Сунь целый день не выходила из своих покоев, рассерженная и растерянная, все, казалось, вернулось на круги своя. И все же у Сифэн оставались сомнения: она помнила, в какое бешенство привела Императора сцена на террасе. Она полагала, что он вряд ли забудет принцу произошедшее. Она бы на его месте не забыла.

В покоях было тихо, лишь раздавался чей-то храп, и Сифэн, натянув платье, вышла на улицу через вход для придворных дам. Она старалась держаться в тени, чтобы не попасться на глаза караульным, несущим дозор у покоев Императрицы.

Как и накануне, ночь была ясная и теплая. В свете луны она различила силуэты двух стражей у входа в туннель. Прокравшись в темноте в сад, Сифэн проскользнула через отверстие у стены в туннель. Густые, теплые испарения от источника манили ее к себе, но, преодолев исходивший от него зов, она нашла дорогу через туннели к главному коридору.

Кан вглядывался в темноту, его лицо в свете фонаря казалось взволнованным.

– Это я, – прошептала она.

Он облегченно вздохнул.

– Я опасался, что Чу выйдет из своего пьяного оцепенения. У тебя на все есть час, но, пожалуйста, возвращайся обратно без задержки.

Сифэн порывисто чмокнула его в щеку, и он покраснел от удовольствия.

– Желаю счастья, – сказал Кан и затворил за ней дверь.

Теплый ночной воздух вновь принял ее в свои объятия, и прежние волнения оставили ее. Пышная растительность дворцового сада, его плакучие ивы, хор лягушек и стрекотание кузнечиков в камышах на пруду, ночной аромат цветов жасмина подействовали на нее успокаивающе. Поблизости громоздились скопления построек, из которых состоял основной дворец, и она не решилась окликнуть Вэя из страха привлечь внимание стражи. Однако, еще не дойдя до дерева, чтобы спрятаться в его тени, она почувствовала себя в его объятиях и услыхала его мягкий счастливый смех.

– Это ты, – вымолвила она, блаженство и недоверие смешались в одной фразе.

– Это я, – ответил он, целуя ее волосы.

Она приникла к нему, как будто утопая и ища спасения; у его поцелуев был вкус соли и металла. Как могла она забыть этот бегущий по жилам огонь, воспламеняющий все ее тело как удар молнии? Его горячие губы приникли к ее шее, изголодавшись за все эти недели разлуки, и он обхватил ее талию так крепко, как будто опасался, что залетевший сюда легкий ветерок может вырвать ее из его объятий и унести прочь.

На дорожке возле ближайшего здания послышались тяжелые шаги.

Она дернула его за руку, и они побежали по траве.

– Ты такая красивая, – выдохнул он, и она расцвела от улыбки. Они скрылись в спасительной глубине сада, в зарослях из деревьев, переплетающихся вьющихся растений и кустов с крупными, пышными цветами, укрывших их от посторонних глаз. На краю пруда стояла пагода. У нее не было стен, только колонны, поддерживающие кровлю.

– Здесь? – спросил Вэй. – Но кто-нибудь может пройти мимо и увидеть нас…

Сифэн лишь улыбнулась и потянула его внутрь, и он послушно последовал за ней.

Он поднял ее и прижал к колонне. Ему пришлось обойти низкую скамейку, и она с наслаждением вообразила себе некую персону, чинно восседающую днем на этой скамейке и не имеющую понятия о ней и Вэе, слившихся здесь в любовных объятиях ночью. Она обвила его руками и ногами и закрыла глаза, и он прижался губами к ее рту. Она чувствовала, как камень колонны дерет кожу у нее на спине. Завтра на спине будут синяки, но ни одна из благовоспитанных дам не догадается об этом, когда она будет с видом скромницы сидеть вместе с ними за шитьем.