Айка уже ходила беременная. Она тоже сильно изменилась. Никогда я не видела Айку такой счастливой. Чему она радуется? Сейчас родит ребенка, потом сразу второго, так и будет сидеть в селе, рожать и пахать, не зная другой жизни. Она пришла к нам сразу — в день моего приезда. Разве это та Айка, которую я знала? Та Айка была завистливой, воровала мои галоши. А эта с радостной улыбкой подошла ко мне, поцеловала в щеку. Я коснулась ее живота, он был теплый и мягкий. Мне захотелось заплакать. В глазах Айки не было ни грамма зависти. Почему? Ведь я стояла перед ней в норковой шубе, студентка первого курса ДГУ, а она — в шерстяной кофте, в галошах и с большим животом.

Никогда я не замечала, что полы в нашем доме такие холодные. Даже сам дом как будто уменьшился в размерах. Я постоянно мерзла, и мне было теперь трудно мыть посуду в холодной воде.

Когда я приехала, бабушка от радости плакала. Если сравнивать ее с Хадижат Абдуллаевной, не такая уж она аждаха.

— Не знаю, как теперь с тобой разговаривать. Ты теперь ученая, — сказала бабушка.

Надира трогала мою шубу и говорила, что она очень мягкая.

Утром я вышла в сад и смотрела через обрыв на горы. Река не журчала — она замерзла подо льдом. Я мечтала, чтобы точно так же во мне замерзли и остановились мои мысли о плохом. Чтобы замерзли и не двигались. Чтобы кровь в венах замерзла и не двигалась. Чтобы я превратилась в спокойную снежную гору.

Аллах, ты дал мне любовь, но она не принесла мне счастья. Огромной снежной горой она навалилась на меня и придавливает к земле. Она меня не греет, а, наоборот, холодит. Я тяну руки, но они остаются пустыми. Я зову того, которого люблю, но он не приходит, не слышит меня. Он сейчас с другой, готовится стать ей мужем. Я мечтаю, когда ложусь спать. Мечты приходят между сном и пока еще не сном, когда в глаза еще светит желтая лампа, а щека чувствует твердую подушку, набитую овечьей шерстью. Я вижу Махача, сама вызываю его из того, чего не было и не будет. Я вижу его не с Сакиной, а со мной. Я одета в белое свадебное платье. Днем, когда свет идет из окна и мысли не спят, я понимаю, что это невозможно. Не думаю об этом, стараюсь выбросить любовь из головы, но она колючкой цепляется за сердце. Я еще стараюсь, но начинаю бояться, что вместе с ней могу вырвать из себя свое сердце и умереть. И только когда горит желтая лампа, когда сон уже подошел к нашему порогу и поднял руку, чтобы постучать в дверь, когда я почти засыпаю, а со мной успокаиваются мои мысли, мне кажется, что придут новые времена, и мы с Махачем будем вместе. Мечты, приходящие перед сном, сладкие, как сахар из бабушкиного мешка. Теперь она мне разрешает брать его сколько хочешь. Только он уже не такой вкусный, как в детстве. И зачем мне сахар, когда у тети я могу есть бананы, конфеты и сгущенку?

— Нет, иди в шубе, — сказала Надира.

Мы собирались на родник за водой, и Надира хотела, чтобы все село видело, какая у меня норковая шуба.

— Из кувшина вода выльется, шубу испортит, — ругалась бабушка.

— Полкувшина нальет — не выльется, никто же не будет проверять, сколько она воды несет, — сказала Надира, и тогда бабушка согласилась, чтобы я шла в шубе.

Но все равно мне пришлось надеть толстые шерстяные носки, а на них галоши. Я приехала в замшевых сапогах, а глина на дороге перемешалась со снегом и плохо замерзла. Зачем мне портить сапоги? Кто меня тут в селе увидит?

По дороге Надира рассказывала, кто кого засватал, кто новую машину купил, а мне было уже неинтересно. Я только делала вид, что слушаю ее, а думала о своем. Я думала о Сабрине, о нашей дружбе. С тех пор как я слышала ее крики, меня не отпускало чувство, что дружбы между нами больше не будет.

Так мы прошли мимо годекана, и даже старики оторвали глаза от своих острых от старости колен, чтобы посмотреть на мою мягкую шубу. Дедушка тоже был там. Мне кажется, я даже услышала, как он с гордостью сказал им: «Моя внучка за водой пошла» — и погладил свою старую папаху. Под взглядами сельчан мне стало тяжело нести кувшин, как будто он, вместо воды, заполнился их завистью и любопытством.

Надира продолжала говорить, а я думала про себя — что стало? Почему они так смотрят на меня? Я же не изменилась, не выучила языки, ни один экзамен не сдала сама. Хотя, наверное, я неправильно пишу — я изменилась, но не чувствую, что в лучшую сторону. Только шубу норковую на себя надела.

Мы дошли до родника. Никого не было. Вот когда вода замерзнет и пойдет тонкой струйкой, тогда женщины с кувшинами тут будут толпиться.

Я наклонилась к роднику, вода била широким напором. Я стала набирать воду в кувшин, и мне вдруг так захотелось обернуться, как будто дерево, у которого собирались сельские парни, само меня позвало. Не убирая кувшин, я повернула голову. Аман, что со мной, удивилась я. Я так влюбилась, что везде вижу Махача? Может быть, мои глаза обернулись внутрь меня и видят то, о чем я думаю, а не то, что происходит на самом деле. Я смотрела на высокого парня в черной дубленке. Наши глаза встретились. Это был он! Я бы узнала его из тысячи, из миллиона. Вода наполнила кувшин и переливалась из горлышка, а я все продолжала смотреть, и стояла бы так, пока не превратилась в сосульку, если бы Надира не сказала:

— Хадижа, что с тобой? Ты шубу испортишь.

С этими словами она подняла мой кувшин и вылила из него половину. Когда она набрала свой, мы закинули кувшины на плечо и пошли мимо дерева. Я шла осторожно и не смотрела на него, хотя знала, он смотрит на меня в упор. Я боялась поскользнуться и упасть под его взглядом. Мои ноги тяжело поднимались и тяжело опускались. Мои ноги… Аман! Мои ноги! Аман!!! Я же в галошах!!! Какой мне позор — он увидел меня в галошах!!!

— Ты видела, кто там был возле дерева? — спросила Надира, когда мы отошли от родника так, что нас уже не было слышно.

— Нет. Кто был? — обманула я.

— Хадижа, ты же смотрела на него в упор, как ты его могла не видеть? — Надира приостановилась.

— Вай, стоял какой-то парень. Я не на него смотрела совсем. А кто это?

— Сын генерала. Сегодня утром приехал. Столько лет не приезжал, а сегодня приехал, как снег на голову упал, — сказала Надира, и у меня радостно забилось сердце. — Ты его не знаешь? Он же тоже у вас в университете учится? — спросила Надира, и я замотала головой. — Говорят, с вашего иностранного за него девушка засватана.

— Кто?!

Огонь потек по моей груди. Я знала, что Сакина засватана за Махача, но слышать об этом все равно было больно.

— Не знаю, — сказала Надира. — Говорят только, что она дочь прокурора. Генерал сам очень богатый. Теперь два богатства объединятся, и их невестка как сыр в масле, будет кататься.

Скорее бы пролетели две недели, и уехать бы мне в город поскорее, торопила я время. Я уже дышать не могла в этом селе. Мне хотелось в город. Куда мне деться, Аллах, спрашивала я. В городе — Сакина, в селе — Махач. Куда мне спрятаться?

— Тебе плохо? — спросила Надира. — Что-то у тебя вид какой-то странный.