– Ты представляешь, с него успели снять ботинки, – понизив голос, проговорила Нелли, будто делилась с Юрой большим секретом.

– Ты спятила. Нелли, ты соображаешь, чем рисковала? Тебя кто-нибудь видел?

– Не знаю. Может быть. Когда я уходила, то видела в темноте несколько фигур. Но я быстро бегаю, ты знаешь, – она принялась ожесточенно кусать ноготь указательного пальца.

«Идиотка. Боже мой, какая же ты дура», – выругался про себя Юра. Мика прав, Нелли уже не контролирует себя. Но что можно сделать в такой ситуации?

Уже с нескрываемым ужасом он видел, как на лице Нелли появилась тусклая улыбка. Причем улыбался только рот, искусственно и фальшиво, а глаза оставались запыленными стеклышками, их цвет таил в себе не больше тепла, чем мертвенно-бурая зыбь болота.

Она начала что-то говорить, но Юра уже выскочил за дверь.

Последующие два дня он провел преимущественно в больнице, с ангелом, окончательно выведя из себя весь медперсонал. Впрочем, ничего нового это не прибавило: Алиса оставалась в таком же положении – не лучше, не хуже. Ее жизнь словно сложили вчетверо, как тетрадный листок, скрепили степлером и поместили под стеклянный колпак, в полный вакуум.

Однако Юра не собирался сдаваться. Каждый вечер он просиживал в Интернете, изучал медицинские форумы, делал распечатки клиник, специализирующихся по операциям на позвоночнике, а наутро садился за телефон.

Все. Так, кажется, сказала врачиха с торчащими волосами из-под своей мудацкой шапочки? Никаких «все». Алиса будет ходить и разговаривать. И они поженятся, как собирались.

Алекса опознали только через четыре дня. Об этом сообщила Нелли, добавив, что ее уже вызвали в милицию.

Сразу после этого позвонила убитая горем мать Алекса. Она была в шоке – что ее сын делал в недостроенном доме, да еще в такой компании?! И кто мог совершить такое зверство? Отец, как только узнал о смерти сына, снова запил, но Юра подозревал, что для него это был просто лишний повод, они никогда особенно не ладили с Алексом.

Итак, Нелли на допросе. Юра сидел как на иголках, ожидая от нее известий, Мика тоже постоянно названивал ему, но Нелли не объявлялась. Только Жуле было все по барабану – он, как и отец Алекса, был в перманентном запое.

Лишь вечером, когда Юра уже на сто процентов был уверен, что Нелли задержали и поместили в изолятор, он дозвонился до нее, однако разговора не вышло – девушка попросту грубо послала его на известные три буквы и швырнула трубку. Тем не менее Юра был счастлив – Нелли на свободе, а это уже неплохо, конечно, если слово «неплохо» хоть как-то применимо к происходящим событиям.

После этого наступило зловещее затишье. Ни из милиции, ни из прокуратуры никто не звонил, и Юра предполагал, что дело затягивается из-за ожидания результатов вскрытия тела Алекса. Он знал, что для получения тела необходимо разрешение следователя, а его-то матери Алекса пока не давали.

На допрос его вызвали через два дня после опознания. Следователь не произвел впечатления на Юру – полнеющий мужчина лет сорока со стремительно редеющей шевелюрой, он куда больше смахивал на кладовщика какого-нибудь картофельного склада, чем на представителя правоохранительных органов.

Отпираться в том, что Юра знаком с Алексом, не имело смысла – мать Алекса все рассказала следователю о друзьях и знакомых сына, и Юра значился в списке чуть ли не под первым номером.

Разговор был непоследовательным и каким-то вяло-суховатым. Вадим Викторович (так звали следователя) скакал от темы к теме, постоянно возвращаясь к тому, с чего начинал, пытаясь поймать Юру на несовпадениях в ответах, но Юра отвечал четко и односложно, считая про себя до трех, прежде чем ответить на очередной вопрос, и стараясь не вызвать при этом слишком больших подозрений. Подписав абсолютно несодержательный протокол, Юра ушел. Однако, прежде чем попрощаться, он заметил одну не очень приятную деталь: непроницаемое до этого лицо Вадима Викторовича на миг озарилось хитроватой ухмылкой, и Юра понял: он знает, о чем думал Юра на протяжении всего допроса – о том, что, переступив порог этого кабинета, он покинет его лишь в наручниках.

«Вот только доказательств у меня пока нет», – говорили ледяные глаза следователя.

Уже глубокой ночью он достал сверток с ножами и перчатками. Хромированные шипы из армированной стали на перчатках снова воинственно сверкали, готовые к бою. Юра поймал себя на мысли, от которой ему стало не по себе: разложенное перед ним оружие на какое-то время превратилось в злобных, оголодавших крыс, порывавшихся цапнуть его за руку. Видение испарилось быстро, как и появилось, оставив внутри омерзительный осадок. Он торопливо свернул свой арсенал и спрятал его в тайнике на лоджии. И лишь после этого снова лег спать. Он заснул с мыслями об Алисе.

Алекса хоронили на Троекуровском кладбище. Ни Мики, ни Жули не было – на этом настоял сам Юра. Нечего им светиться лишний раз, во всяком случае, в прокуратуре о них пока не знают. С утра он заехал за Нелли, а потом оттуда – в морг. Там уже была мать Алекса в черном платье, двое родственников, чуть позже подошли несколько однокурсников.

Несмотря на то что в морге заранее настаивали на закрытом гробе, мать Алекса неожиданно заупрямилась. Это мой сын, сказала твердо она. И в каком бы виде он ни был, я хочу видеть его. (Она приехала одна – отец Алекса лежал дома в стельку пьяный).

Открытый гроб так открытый, пожали плечами сотрудники морга. Как говорится, любой каприз за ваши деньги.

Когда все зашли в комнату для последнего прощания с усопшими, Юра незаметно обхватил Нелли за талию – не ровен час, грохнется в обморок. А грохнуться было отчего – если трупные пятна скрыл грим, то с ужасным запахом ничего поделать было нельзя. Но Нелли держалась молодцом, хотя, когда все подошли к гробу, открывшееся их глазам зрелище оказалось отнюдь не для слабонервных. Юра даже сперва решил, что они случайно подошли не к тому гробу – так не похоже было на Алекса тело, облаченное в темно-синий костюм. Нелли только сильно сжала руку Юры, губы ее были похожи на две белые ниточки. Юра просто молча смотрел, не в силах отвести взгляд. Он всю дорогу мысленно представлял себе своего друга, пытаясь сохранить в памяти его образ, но то, что лежало в гробу, больше напоминало старый, черствый чебурек, случайно завалившийся за холодильник и провалявшийся там несколько месяцев. Грим был наложен отвратительно, волосы съехали набок, и Юра понял, что Алексу делали трепанацию черепа. Но что его просто убило, это грубый, уродливый шов на шее Алекса, который выглядывал из-под воротника пиджака, как бы насмехаясь над родственниками. Этот шов был похож на иллюзорную дьявольскую улыбку, он словно говорил: «Подождите… и у вас скоро появятся точно такие же… только дайте время…»

Он смотрел на этот шов и вспоминал, как Алекс, истекая кровью, сидел прислоненный к грязной стене и просил, чтобы ему дали покурить. На какой-то миг у него было страшное видение – сейчас сквозь шов начнет струиться сигаретный дым, и веки Алекса задрожат…