Но Вадима Виткоровича совершенно не удовлетворил этот ответ. Он забрал у Юры распечатки и вонзил в него холодный, как сосулька, взгляд:

– Где вы были?..

Он назвал те самые роковые числа.

Вот он, самый главный вопрос. «Раз, два, три», – посчитал про себя Юра и, вздохнув, спокойно ответил:

– Дайте подумать… Восьмого я весь день провел с Романовой Алисой, а девятого ездил на дачу.

– Кто такая Романова?

– Моя невеста.

– А девятого? Соседи могут подтвердить, что вы были на даче?

– К сожалению, никого из них я не видел.

После этого в кабинете повисла мучительная пауза.

– Эта… ммм… Гражданка Романова, ваша невеста… Ее адрес, телефоны.

Назвав адрес Алисы, Юра сказал, что в настоящее время допросить ее не получится.

– Это почему же? – несколько оживился Вадим Виктрович.

– Потому что она болеет после автомобильной аварии и не разговаривает, – сухо пояснил Юра. – Она парализована.

Лицо следователя помрачнело.

– Как все удачно получается. На даче вас никто не видел, ваша невеста молчит… Странно, не находите?

– Не знаю, странно это или нет, – Юра закинул ногу за ногу, – это правда, и все.

– Вам больше нечего добавить? – Вадим Викторович продолжал сверлить его ледяным взглядом. «Ты убийца, – читалось в его глазах. – Ты и твой дружок Черкасский, которому просто не повезло. Но тебя ждет участь похуже, это я обещаю…»

Он достал какой-то бланк, и Юра был готов спорить, что это постановление о задержании.

– Нечего мне добавить, – ответил Юра, отворачиваясь. – Я уже все сказал.

Следователь снял очки.

– Я вынужден задержать вас, Тягушев, – официально заявил Вадим Викторович. – По подозрению в совершении убийства по предварительному сговору группой лиц.

Юра с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Нет, право, может, ему податься в ясновидящие?!

Вадим Викторович же, наоборот, выглядел мрачнее тучи. Его начинал бесить этот молодой человек. Даже заявление об аресте не произвело должного эффекта – парень продолжал безучастно смотреть в окно, будто прыгающие с ветки на ветку растрепанные воробьи занимали его внимание куда больше, нежели известие о предстоящей тюрьме.

– Задерживайте, – сказал Юра. – Надеюсь, вы обеспечите меня адвокатом?

Через три минуты в кабинет вошли два милиционера.

– В СИЗО, – коротко сказал следователь, быстро заполняя необходимые бланки. – Дома есть кто-нибудь? – спросил он у Юры.

– Есть. Мой кот.

– Перестаньте паясничать.

– Я не паясничаю. Разве домашние животные уже превратились в неодушевленные предметы?

– Я говорю о родителях, – следователь уже терял терпение.

– Я с ними не живу.

– Тогда едем на обыск. Соколов, приготовь машину.

Обыск ничего не дал. Перчатки, пистолет и нож Юра спрятал еще вчера, словно предчувствуя, что обыск не за горами. Следователь поставил в протоколе обыска кривую букву «Z», после чего юношу повезли в изолятор.

– Если что надумаешь, скажи дежурному, – напоследок сказал следователь немного раздосадованно. Юра подмигнул ему.

Железная дверь захлопнулась. Все, теперь он в тюрьме.

В тот момент, когда Юра оказался в камере, а Надежда располагалась в купе поезда, Анна Сергеевна подавилась сухарем.

Надежда поцеловала на прощание Алису, смахнула слезу и, обняв Анну Сергеевну, быстро ушла. Дверь закрылась, и какое-то время Анна Сергеевна прислушивалась к стуку каблучков соседки. Затем покачала головой. Надо же, сколько бед свалилось на нее, несчастную. Анна Сергеевна была глубоко верующим человеком и представляла, что ничего просто так не случается, все происходящие с человеком неприятности являются следствием его собственных грехов. Она неоднократно твердила об этом Наде, но та только простодушно отмахивалась: «Ой, отстань, Ань, у меня и так забот по горло».

Вот тебе и отстань. Сначала попала в больницу, затем эта страшная авария, теперь мать слегла… Неспроста все это. А потом еще этот неприятный тип, Юра. Анне Сергеевне он не понравился с первого взгляда, хотя, положа руку на сердце, ни к чему конкретному она придраться не могла. Парень как парень, но, увидев его, она сразу почувствовала легкий, но чувствительный укол в районе вены на виске. Было в нем что-то не то, и все тут.

Она зашла в комнату к Алисе. Мопс Сэм крутился у инвалидной коляски, в которой сидела девушка. Увидев Анну Сергеевну, он радостно завилял крошечным хвостиком, пофыркивая от возбуждения.

– Что, есть захотел, озорник? Погоди, я сперва твою хозяйку посмотрю.

Она присела на табуретку перед Алисой, еще раз поразившись, как эта ужасная авария изменила некогда привлекательную и милую девушку. Она очень похудела, рот стал больше и превратился в унылую тонкую дугу, кожа натянулась на скулах, а самое главное – глаза. Глядя в глаза Алисы, Анна Сергеевна неожиданно подумала про некогда очаровательный чистый пруд, который постепенно зарос камышом и стал болотом.

Она начала ласково говорить с Алисой, осторожно гладя девушку по волосам, и видела, что та ее понимает и даже силится что-то сказать.

– Все хорошо, маленькая, – успокаивала ее женщина. – Не все сразу. Потерпи, все будет нормально.

Она сделала Алисе укол инсулина, затем пошла на кухню ставить чайник. Девушка уже немного двигает руками, это хорошо. Может, дело и с позвоночником обойдется. Больно смотреть, как она страдает, просто сердце кровью обливается.

Когда чай заварился, она поставила на поднос чашки, блюдечко с конфетами и пряниками, а для себя взяла сухарей. Ее любимых, с изюмом. Она всегда обожала эти сухари, особенно макать их в чай. Жаль, что сейчас не делают таких вкусных сухарей, как раньше. Есть одно место, где их продают, но с ее ногами туда добираться – целая мука…

Они стали пить чай, и Алиса даже сама держала пряник. Чашку ей Анна Сергеевна пока не доверяла – больно тяжелая. Она не заметила, как тихонько начали подрагивать губы девушки и что уголки глаз заблестели от слез.

– Ю… Ю… Юра… – дрожащим голосом произнесла Алиса, роняя надкусанный пряник. Анна Сергеевна вздрогнула от неожиданности. Она в этот момент откусывала размокший в чае сухарь, и теперь этот кусок внезапно провалился в гортань, прочно застряв внутри.

– Юра, – уже более отчетливо произнесла Алиса. Теперь слезы бежали из глаз, она медленно подняла перед собой руки и смотрела на них, будто видела перед собой какое-то уникальное явление, и личико ее светилось от радости.

Анна Сергеевна закашлялась. Проклятый кусок сухаря, даже несмотря на то что был размякшим, упорно не желал проходить дальше в горло, и она попыталась вызвать рвоту, засунув пальцы в рот.