Я почти уверен был. Догадывался конечно. Разница между мной и Максом колоссальная. Но ведь дед… я сам видел как на него похож, случайность такая?!

Всё это время объяснения находить пытался, выкручивал их как последние капли из сухого полотенца. Я — плод насилия?!

И даже этот факт меня не успокаивает. На половину то я ее. Сама же оставить решила. Чтобы издеваться? Чтобы была возможность родить нормального. Она сама не раз говорила, что аборты приводят к бесплодию. А родив меня, все равно лишилась его, желанного.

Кипиш начинается, тот все же вывернулся и уже для себя другого врага нашёл, который на головы две выше от него. Алексей Геннадьевич одной рукой Милу от себя отталкивает и на опережение бьет, что тот пошатываясь на метра три отпрыгивает. Но сразу же обратно возвращается. Хочет крови, не иначе.

— Вали отсюда, дерьмо вонючее! — морщится АГ-папуля и выталкивает того на улицу.

60

Мила

— Прости. — На ухо шепчет и в висок целует.

— Ты серьёзно?

Типичный смешок ответом служит и расположившись к себе сбоку прижимает.

— Когда там твои приезжают? — переводит разговор.

— В понедельник будут. Поеду встречать. — ведусь, подыгрываю.

Он в теме всего: семьи, школы, поступления, подруг, которые через два дня приехать должны, и даже частично, их проблем.

А я его по частичкам открываю. И пока то, что узнается мне, в какой-то оглушительный шок на время приводит. Ни о чём другом думать не могу. Пытаюсь. Но не могу.

— Придумала куда сначала пойдете? На пляж?

— Олег?! — отодвигаюсь от него на спинку заднего сидения и в глаза смотрю. Откуда вообще силы улыбаться после такого. После всего услышанного.

— Что-о? — снова весело, но через боль. Я чувствую.

— Ты не знал. — тихо ни то спрашиваю, ни, то констатирую.

— Догадывался.

— Ужас.

— Терпимо. — Уже без улыбки.

— Ты лучший парень, которого я когда-либо встречала. — улыбка проявляется на его лице, а мне еще больно, от того что с ним так.

Будто это мне пощечину дали, будто мне горькую правду выплюнули в лицо. Только это не правда никакая. Он не урод и не дебил. Самый лучший. Красивый самый. А умный какой и трудолюбивый. Нежный и заботливый… — зарывшись между его лицом и воротником шепчу тихонечко. Убеждаю. Признаюсь. Уверяю.

— Не веришь мне? Потому что опыта нет? — резко на его смешок реагирую.

— Рад, что нет…опыта. Умиляешь меня просто. Вы с папой сильно на этот счет взбудоражились. Ничего такого не произошло.

— Знаешь, обесцениванию чужих поступков, а тем более таких, психолог бы точно какое-то обьяснение нашел. А я не могу, Олег! Папа всё правильно сделал. Он угрожал тебе… и мне.

— Он не серьёзно говорил, в порыве злости.

— Он говорил что убьет тебя, а клуб — сожжет. А ты его защищаешь? — шепотом уже говорить не получается. Таксист оборачивается, и я затихаю. — Серьёзно?

— Не защищаю. Но и толку от того, что на пару суток его закроют не вижу. — равнодушно говорит.

Я закипаю вся. Откуда столько безразличия и снисходительности? Если я отчётливо помню его лицо и как выглядел когда тот ему словно нож в сердце медленно вонзал злостные слова.

Мой конечно тоже хорош. Вместо того чтобы дать мне разнять их, за запястье схватил и не отпускал, пока тот сам ему в руки не прыгнул… Пустил, может и не было би всего этого.

— Ты слишком добрый. — цокаю я языком и возвращаюсь на место, там где отдаленно слышу его сердца стук.

— Я просто хочу жить дальше, Мил. Без них. У меня есть ты, есть клуб. Это даже больше, чем я когда-либо мечтал, понимаешь? Я и так с ними всю жизнь воевал, когда поумнел — молча терпел, а сейчас… наконец-то долгожданную свободу обрёл.

— А мама? — за последнюю надежду цепляюсь.

— Знает наверное уже. — знает и ничего не сделает, за него договариваю. Семейка сломленных и несчастных людей никогда не сможет принять самодостаточного, хоть и молодого парня.

— Мне обидно за тебя, — выдавливаю я глотая ком и часто моргаю, чтобы слезы ушли.

— Так ведь ничего же не поменялось… и не поменяется. — словно не понимает зачем об этом говорим.

— Я в ужасе, что такое вообще есть. Что это не придуманный какой-то тупой, жестокий фильм.

— Да уж… не фильм. — Снова улыбается и меня целует. Сама тянусь. Мне так сложно представить, что родители, люди, могут не любить… своих детей, собственных. Это же как-то закладываться должно. У матерей ведь точно. Как те львицы? Они даже от родного защищают. Животное. Дикое. И то. — Я люблю тебя, Мил. Прости, что пришлось это всё…

— И я тебя. Они глупые и ужасные люди! И даже если ты их защищаешь, я этого делать не буду! И папа мой вообще красавчик, надо было ему хорошенько навалять. — воодушевившись распинаюсь я, вспоминая как жалко на фоне моего папули выглядел этот кусок… не пойми чего.

Папа за километр таких людей чувствует. Как знал, что надо со мной к Олегу сходить. А криво припаркованная и перегораживающий въезд машина, как потом выяснилось того самого, только разозлила его. Папа такое не любит.

— Ничего не забыла? — заботливо спрашивает, когда я наконец-то из машины вываливаюсь и прилипшее к спине футболку-платье от себя отдираю.

— Нет. А когда Ден с Настей приедут?

— Через час должны. Познакомится не терпится? — закидывая на себя всё наше добро спрашивает.

— Немного…

— Я думал ты захочешь цивильный пляж. Коктейли, мягкие лежаки… — пытается меня соблазнить и заставить жалеть, что сюда захотела.

— А это ты виноват! — насупившись говорю. Так нравится когда могу его вот так заставить напрячься. Смотрит вопросительно, не понимает. — После этого… — ускорившись выбегаю вперед и обвожу руками неописуемой красоты вид. Мы снова на Фиоленте. — Мне ничего больше не нравится и никуда не хочется! Посмотри как