Итак, в Посёлке Будда правит практически самовластно, что, помимо прочего, находит выражение даже во внешних атрибутах. Когда читаешь, как Чинков «в своём большом и пустом кабинете сидел в странном кресле из чёрного дуба с уходящей под потолок спинкой и медными квадратными бляшечками орнамента», трудно отделаться от ассоциаций с описанием Железного трона королей Вестероса, возвышающегося в тронном зале Красного замка. И пусть Куваев не читал эпопею Джорджа Мартина и не смотрел сериал «Игра престолов», тождество чинковского кресла предметным символам абсолютной власти подчёркивается им на всём протяжении повествования. Упоминание кресла сопровождается эпитетами «феодальное» и «тронное», что делает вполне легитимным предложенное нами сравнение. Но украшенный медью дубовый престол не наделяет Чинкова властью автоматически – в силу простого на нём восседания. Он лишь удостоверяет способность Чинкова управлять людьми и ресурсами, существующую изначально. Поэтому в аналог трона мгновенно превращается всё, что Чинков решает использовать в качестве сиденья. Он «монументально сидит в своём тронном кресле», отдавая приказ Жоре Апрятину, но столь же «монументально сидит» он и «на ящике из-под консервов» в экспедиционной палатке Монголова («было похоже, что всегда тут сидел и будет сидеть», – добавляет Куваев). Даже одет Чинков не просто солидно, в строгом соответствии с принятой среди северстроевских начальников модой, а именно «монументально». В своей монументальности Чинков порой превращается в памятник самому себе, используя стратегию прижизненного обожествления, свойственную диктаторам всех мастей и калибров. Однако Чинков не просто воздвигает себе от случая к случаю «нерукотворный» памятник, облегчающий подчинённым ритуалы поклонения его персоне. Существуя не столько в пространстве реальной жизни, сколько на территории мифологии, стирающей границы между живым и неживым, он преодолевает статичность стоящего на пьедестале монумента и начинает вести себя как периодически оживающая статуя. К примеру, отдав приказ Жоре Апрятину, Чинков «разворачивается и монументом плывёт прочь от базы», оставляя Жору «стоять с опущенной головой». Нечеловеческую природу Чинкова хорошо понимает Гурин, который после первой же встречи окрестил его «мыслящей статуей командора». Передвигайся Чинков от одной экспедиционной базы к другой верхом на лошади, эрудированный Гурин опознал бы в нём Медного Всадника, поднимающего на дыбы любой участок вверенной ему Территории.

Как уже говорилось, в глазах окружающих Чинков обладает властью, не вызывающей сомнений и ощущаемой практически мгновенно. В чём же кроется секрет едва ли не магического воздействия Чинкова на людей? Что даёт ему возможность заставлять их поступать так, как требуется ему, а не так, как хочется им? Формально Чинков даже не самый главный человек в Посёлке. Номинально он занимает должность главного инженера местного – поселкового – управления Северстроя. Начальником же управления является Генрих Фурдецкий по прозвищу Фурдодуй, «золотозубый человек с лицом и голосом праздничного оратора». Обязанности Чинкова и Фурдецкого заранее распределены («жильё, снаряжение, вся хозяйственная часть» закреплены за Фурдецким, «выполнение производственных задач управления» – прерогатива Чинкова), но иерархическое положение Фурдецкого по всем параметрам выше. Чинков не может продиктовать секретарше приказ, в котором Фурдецкому предписывалось бы сделать то-то и то-то, а вот Фурдецкий обладает для этого всеми полномочиями. Парадоксальный характер их взаимоотношений позволяет, однако, Чинкову становиться ни много ни мало самим Фурдецким: не имея возможности приказать тому напрямую, Будда, подобно медиуму во время спиритического сеанса, начинает вещать от имени Фурдецкого, облекая в его слова собственные мысли и желания. Так, договорившись с Фурдецким о разделе сфер влияния в пределах Посёлка и Территории, Чинков «напряжённо и весело» диктует Лидии Макаровне («ангел-хранитель молодых инженеров, страх и совесть местного комитета, верный адепт Будды, может быть, единственный человек, которому Будда полностью и безоговорочно доверяет») нужный ему приказ: «Исполняющий обязанности главного геолога товарищ Чинков И. Н. направляется в инспекционную поездку в пределы Западной съёмочной партии на реке Лосиной». Подпись – «Начальник управления Фурдецкий».

Любопытно, что ранее Чинков через ту же Лидию Макаровну отдавал приказ самому себе, находясь в «роли» главного инженера: «Сегодняшнего числа предписывается главному инженеру Чинкову И. Н. выйти на базу Восточной поисковой партии. Срок командировки семь дней. Сопровождающий Куценко К. А. Подпись: главный инженер Чинков». Больше того, выясняется, что в глазах Лидии Макаровны Чинков – «и.о. главного геолога, и.о. начальника управления, господь бог един в трёх лицах». К Фурдецкому, начальнику управления, причём без приставки «исполняющий обязанности», она относится так же, как и все остальные обитатели Территории – как к «человеку при Будде» (аналогично воспринимает себя и сам Фурдецкий).

На фоне «божественности» Чинкова, единого в ипостасях главного инженера, главного геолога и начальника управления, особенно ощутима острая харизматическая «недостаточность» других персонажей романа, призванных, если вдуматься, еретически оттенить троичность Будды.

Тут весьма показательна фигура Робыкина – главного инженера центрального геологического управления Северстроя и его, если верить слухам, будущего начальника. Этот искушённый в аппаратных интригах человек хоть и имеет право ставить свою подпись под несомненно важными документами, в том числе и под приказом об увольнении Чинкова, вокруг подлинной власти всё же только топчется. Если к сидящему на поселковом троне Чинкову все обращаются исключительно официально, по фамилии-имени-отчеству, не забывая пристегнуть должностной «титул» (кличка Будда приберегается для закулисных обсуждений), то к нему самому градус внешнего почтения невысок: для «корифеев» Реки он по-прежнему остаётся человеком, которого вслух и при всех можно назвать непочтительной кличкой Котя.

Приказы Чинкова по силе соотносятся с распоряжениями Робыкина примерно так же, как оригинал и копия, жёсткое, не знающее исключений правило и колеблющаяся статистическая закономерность. Яркое свидетельство неполноценности власти Робыкина – сцена совещания под его руководством в самом начале романа: «Корифеи расселись в его кабинете и задымили, хотя Робыкин специальным приказом по управлению запретил курить в рабочих помещениях. Но корифеям он не мог ничего запретить, потому что от них зависела его сила и власть. Такова была одна из странностей Северстроя: никто из прославивших его людей, тех, кто открыли золотые россыпи Реки, основали Город, не назначался в высшее руководство. Возможно, в этом был повинен нрав корифеев, прямота применяемых ими методов, возможно, Северстрой требовал от руководителя специальных талантов и знаний. Корифеи правили на местах, в глубинных посёлках. Но, объединившись, они могли свергнуть любого, как преторианская гвардия».

Как луна сияет отражённым светом солнца, так и власть Робыкина является отражением чужой власти. Эта «марионеточность» и несостоятельность Робыкина, его «зицпредседательство», объясняется следующим: «Северстрой был избалован яркими личностями на руководящих постах. Все они прославились либо причудами, либо разного рода страстями, проявлению которых способствовали крупные северстроевские оклады и почти бесконтрольное положение. Но из всех приличных и неприличных свойств их натур всегда выделялись ум, сила воли, страсть и удача в работе. Сложившийся за двадцать лет ореол исключительности, которым обладал каждый начальник геологической службы „Северного строительства“, был автоматически перенесён на Робыкина. Его автоматически окружили люди, которые занимали различные мелкие должности в управлении, но главной должностью которых была близость к начальнику управления. И так как Робыкин всё-таки явных внешних черт исключительности не имел, то молва решила, что Робыкин чрезвычайно хитёр. Что он обладает невероятным даром интриги, что прежнего начальника управления и всех возможных кандидатов на этот пост он переиграл в несколько ходов, что… Надо отдать должное Робыкину – никакими чрезвычайными интригами он не занимался, и его назначение на пост было, может быть, просто следствием его заурядности. Все предшественники наряду с яркими достоинствами обладали и яркими недостатками».