В мемуарах «Времена недавние», изданных магаданским «Охотником» в 2016 году, член-корреспондент РАН Анатолий Сидоров вновь вспоминает ту историю. Куваев уже стал почти классиком – возможно, поэтому сидоровская оценка книги Куваева значительно смягчилась: «Дух жизни и работы он подал в общем правильно». Переосмыслены и поступки тех, кого Куваев в сердцах называл «шоблой»: «В зрелые годы мы сожалели, что после выхода книги отправили в редакцию протестное коллективное письмо… Наше письмо конечно же не способствовало его душевному равновесию». Вместе с тем в словах Сидорова слышится некая снисходительность: «Для Олега это был удар, в том числе и по его развивающимся творческим способностям. Он в это время и ранее уже много пил…» Сидоров объясняет: «Неприятие его произведений нами возникло главным образом оттого, что, слегка видоизменяя наши имена и дела, он наградил многих придуманными ложными характерами и поступками. Безусловно, это право писателя, но ему следовало бы дать своим героям имена, не ассоциирующиеся с именами хорошо знакомых нам людей. К тому же все герои романа „Территория“ разговаривали одинаковым фрондирующим (аксёновским) языком, который среди нас был присущ только самому Олегу».

Выдающиеся геологи тех лет были настоящими «звёздами» со свойственной «звёздам» обидчивостью. (Дея Корепанова: «Это профессиональная ревность. Геология – такой террариум друзей… Пожалуй, такое лишь у артистов и геологов».) Профессиональные заслуги авторов письма отрицать бессмысленно, но едва ли они оправдывают резкость тона.

Василий Белый даже после смерти Куваева продолжал «разоблачать» роман. В воспоминаниях «Отщепы памяти» он пишет: «Среди начинавших работу на Северо-Востоке до 1960 года не могу назвать никого, кто положительно воспринимал это творение» («Территорию»). Говорит о «Люське» и «Территории»: «Обе вещи зачем-то (! – Примеч. авт.) были экранизированы, но никакого успеха не имели…» Вспоминает историю начала 1960-х, когда к геологу Андрею Зимкину обращался главный геолог СВГУ Николай Аникеев с предложением разгромить «Люську» и автора-выскочку от имени ветеранов: мол, геологи не работают так, как это описано в рассказе. Зимкин тогда отказался: что мы, мол, старые ворчуны, понимаем в молодёжи…

А теперь, почти полтора десятка лет спустя, писатель Куваев был бывшим коллегам уже не по зубам, хотя крови они ему попортили немало.

Позже Зимкин будто бы писал Белому, что «Территорию» читал, «как про Луну»; характеризовал одиночный маршрут Баклакова как «бред сумасшествия» и показал «полное сумасбродство» сентенций Чинкова. «Вникнув во всё это, я испытал что-то сродни отвращению и тошноте от опознания изуродованных автором людей», – пишет Белый о героях романа и их прототипах.

Не следует думать, что Белый выражал позицию всего геологического сообщества. «Книгу восприняли хорошо. Её прочитали все, начиная с высокого начальства. А уж у нас в институте – просто каждый прочитал», – говорит Анатолий Ложкин. «Книга была здесь (на Северо-Востоке. – Примеч. авт.) воспринята с удовольствием. Всю эту волну один Феофанович и поднял. Хотя у Олега с Васей до романа отношения были вполне нормальные. Олег вообще был не конфликтный человек», – вспоминает Борис Седов.

Если не брать историю с «Феофанычем», следует признать: роман был принят восторженно и специалистами, и широким читателем, и властью. «Удивительный, редкий факт: с момента выхода в свет книги Олега Куваева не прошло ещё и десяти лет, а общий тираж её изданий только на родном языке уже перевалил за два с половиной миллиона экземпляров», – отмечал в 1984 году Игорь Литвиненко. Роман переиздавался десятки раз, широко переводился – не только на языки народов СССР, но и на болгарский, венгерский, чешский, немецкий, польский, французский, испанский, вьетнамский, арабский: Територія, Territoorium, Teritorija, Териториул, Le Territoire, The Territory, A terület… Был отмечен премией Магаданского комсомола, первой премией ВЦСПС и Союза писателей СССР как «лучший роман о рабочем классе». К сожалению, обе награды оказались посмертными.

На вопрос, чему именно посвящён главный куваевский роман, можно отвечать по-разному. В равной степени обоснованны утверждения, что книга эта рассказывает о поиске своего места в жизни, об особом обряде инициации, превращающем обычного советского человека в рыцаря спрятанного на Чукотке Грааля, о попытках сохранить автономность индивидуального существования в мире инструкций, циркуляров и государственного плана, о смысле бытия, не отменяемого даже смертью, и т. д.

Но ни одна из этих тем, стоит лишь провести детальное сопоставление их удельного «веса» в композиционной структуре произведения, не способна претендовать на то, чтобы считаться идейно-художественной доминантой «Территории». Подобно кроваво-красной горе из киновари, обнаруженной Семёном Копковым, над ними возвышается пирамида властных отношений, принятых в Дальстрое и организующих систему персонажей романа сверху донизу. Не будет преувеличением сказать, что центральная тема «Территории» – это тема власти. Книга Куваева куда ближе к трактату Макиавелли «Государь», чем к полуистлевшему Кодексу строителей коммунизма и производственным романам всех сортов и видов – от «Цемента» Фёдора Гладкова до «Чёрной металлургии» Александра Фадеева (кстати, в юности учившегося в Московской горной академии – предшественнице куваевского МГРИ-РГГРУ). Однако и сравнение «Территории» с сочинением знаменитого флорентийца несколько уводит в сторону от реального положения дел, поскольку «Государь» представляет собой набор советов и рекомендаций для воображаемого идеального правителя и не очень касается, во всяком случае напрямую, первичных онтологических оснований любых человеческих поступков. Куваевский роман, напротив, предназначен не только для будущих Чинковых, мечтающих «править и володеть» на выбранной ими территории. Созданный Куваевым текст описывает не власть как социологический феномен, не механизмы выстраивания иерархии в разномасштабных человеческих коллективах, хотя и эти моменты в нём, безусловно, присутствуют, а волю к власти, являющуюся ключевым принципом аутентичного, подлинно верного поведения. Разумеется, под волей к власти здесь не следует понимать удовлетворение личных амбиций удельного князька, снедаемого честолюбием и грёзами о внешних знаках собственного величия. Речь идёт о более сложном импульсе человеческих поступков, о той «навигационной системе», которая обеспечивает надёжную ориентацию в бытии, не позволяя ни потеряться в этом мире, ни потерять в нём себя. Но прежде чем дать максимально адекватную интерпретацию той воли к власти, что движет поступками Чинкова, необходимо описать разнообразные формы её проявления, представленные в романе.

Как известно, координаты Территории задаются тремя сакральными объектами – Рекой, Городом и Посёлком. Если первый из них связан с движением, то остальные два претендуют на то, чтобы считаться, как сегодня модно говорить, «местами силы». В рамках официального административного устройства Территории Посёлок подчинён Городу, но зависимость эта скорее символическая. Когда Будда добровольно перебрался в Посёлок, его поступок посчитали симптомом того, что он «возжаждал неограниченной власти, которую за дальностью расстояния (всё-таки пять лётных часов) мало чем мог ограничить Город». Такая трактовка странного и неожиданного, с точки зрения обывателя, переезда не раскрывает истинную мотивацию принятого Буддой решения, но элемент истины в ней всё же содержится. Будда действительно дорожит той автономией, которую дарует проживание в Посёлке. Подобно отдалённой провинции Римской империи, Посёлок реально обладал большими возможностями для проведения самостоятельной внутренней и внешней политики, чем его «наместники» небезуспешно пользовались. Впрочем, огромное расстояние, отделявшее и Город, и Территорию от Большой земли – метрополии, подталкивает к тому, чтобы подыскать более точную историческую параллель к административному статусу Посёлка. Можно, например, сопоставить СССР с Римской империей, Территорию – с римской Британией, Город – с её столицей Лондиниумом, а Посёлок – с её форпостом, расположенным где-то между валами Адриана и Антонина, защищавшими Provincia Britannia от набегов скоттов и пиктов.