Ставка на артиллерию оказалась удачной. Бои начались во второй половине дня 13 вандемьера, вскоре войскам Конвента удалось от обороны перейти к наступлению и к утру 14 вандемьера вооруженные силы секций были разбиты и рассеяны. Впоследствии стало принято считать, что депутаты победили благодаря Бонапарту: якобы, когда мятежники сконцентрировались для штурма Конвента у церкви Святого Роха, по ним ударили пушки. Однако это не более чем легенда: хотя Бонапарт действительно сыграл важную роль в подавлении восстания и даже удостоился прозвища «генерал Вандемьер», тот исторический залп, который ему приписывают, был физически невозможен из-за расположения зданий на близлежащих улицах.

Конвент поспешил сообщить о «блестящей победе, только что одержанной республикой над объединенными роялизмом и анархией». Основную вину, однако, депутаты предпочли возложить на сторонников восстановления королевской власти, хотя их участие в восстании отнюдь не было преобладающим и даже не было толком доказано. В докладе от имени Комитетов общественного спасения и общей безопасности упоминалось большое количество первичных собраний Парижа, «в которых разнузданные роялисты, священники, не признающие закон и приговоренные по этой причине к депортации, и даже эмигранты дерзостью и коварством приобрели влияние, ставшее в известном смысле непреодолимым». «Даже в самом сердце Парижа роялисты и шуаны развязали гражданскую войну», – сообщал Комитет общественного спасения представителям народа при армиях Республики.

Можем ли мы в итоге сказать, что «декреты о двух третях», вызвавшие такое возмущение по всей стране, были оправданными? На этот вопрос позволяют ответить выборы в Законодательный корпус, прошедшие в середине октября. Из 750 депутатов определить политическую ориентацию историки берутся далеко не у всех; к тому же в отсутствие «партий» о ней можно судить лишь очень осторожно и со множеством оговорок. Однако в республиканских убеждениях подавляющего большинства избранных заново депутатов Конвента сомневаться не приходится. Совсем иначе дело обстоит с новой третью, в которой сторонники монархии доминировали. Таким образом, если бы не «декреты о двух третях», победу на выборах 1795 года вполне могли бы одержать роялисты.

Символичным жестом, завершившим работу Конвента, стала всеобщая амнистия.

К разговорам о ней Конвент вернулся вскоре после восстания 13 вандемьера, и это не случайно. Хотя мятеж был подавлен, а многие его участники предстали перед судом, депутаты осознавали двусмысленность происходящего: во-первых, восставшие фактически отстаивали тот самый народный суверенитет, который Конвент провозглашал и сам же одновременно и нарушал, а во-вторых, Конвент теперь решил опереться на людей, которых с таким трудом разоружил после восстаний в жерминале и прериале. Таким образом, как только и поддержка диктатуры монтаньяров, и ностальгия по ней перестали восприниматься как преступление, амнистия вновь стала пугать лишь одним: как бы роялисты не воспользовались ею, чтобы свергнуть Республику.

Впрочем, «декреты о двух третях» должны были свести эту возможность к нулю, что и позволило 2 брюмера (23 октября) Бодену от имени Комиссии одиннадцати предложить Конвенту всеобщую амнистию с целью «вычеркнуть из памяти воспоминания о заблуждениях и ошибках, совершенных во время революции». Многие, уверен Боден, мечтали бы, чтобы забыли об их собственных ошибках, но оказываются не готовыми закрыть глаза на ошибки других. Никто не может сказать о себе, что за годы Революции он ни разу не проявил слабость или что его принципы оставались неизменными и всегда уместными. А если найдутся те, кто будет на это претендовать, достаточно предложить им вспомнить, «не они ли вторили здесь кощунственным словам Марата, когда он требовал двести тысяч голов».

Таким образом, Боден развернул аргументацию, совсем не похожую на ту, которая звучала в предыдущие месяцы. Если тогда ораторы делили французов на республиканцев и роялистов и боялись объявить амнистию, чтобы не оставить безнаказанными сторонников монархии, то Боден, хотя и произносил в адрес роялистов все полагающиеся слова, весьма образно подводил коллег к тому, что «истинное положение всех французов» иное:

Не осознавая этого и не желая работать сообща, одни французы оставались равнодушными и безучастными, когда преследовали не их, а другие пытались остановить ход Революции. Таким образом, роялисты фактически ставились на одну доску с теми депутатами Конвента, кто не пытался, как, впрочем, и сам Боден, остановить Робеспьера и его соратников.

Речь Бодена была построена чрезвычайно искусно. Он предлагал амнистию словно нехотя, будто анализируя иные возможности и не находя другого выхода, выбирая меньшее из зол. Он осыпал роялистов проклятиями, но при этом оставался реалистом. Враги и палачи никуда не делись, они не заслуживают прощения, однако это ничего не значит, ведь положить конец бедствиям можно, лишь поставив точку в репрессиях.

Презрение, убеждал коллег Боден, подействует на роялистов куда лучше преследований. Теперь, когда роялизм разбит 13 вандемьера, можно пойти даже дальше и отменить саму смертную казнь – пережиток варварства. В поисках аргументов Боден ссылался на труды философов и примеры других стран. Он призывал оценить символизм того, что Национальный Конвент начал работу с отмены королевской власти и закончит ее отменой смертной казни. Он даже угрожал своим коллегам, напоминая, что «сохранить эшафоты, пусть даже для одного преступления, – это риск, что их начнут вскоре использовать и для других преступлений». В память об отмене смертной казни Боден также предложил провести торжественную церемонию по переименованию площади Революции (на которой казнили Людовика XVI, Марию-Антуанетту, Дантона, Робеспьера и многих других) в площадь Согласия. Так она называется и по сей день.

Все это были лишь средства, тогда как на протяжении всего доклада Боден не позволял ни на минуту забыть о цели. В завершении речи он предложил коллегам «торжественно заявить, что без амнистии они не считают революцию законченной».

Проект декрета, который зачитал Боден, был составлен весьма осторожно. В нем аннулировались любые обвинительные заключения, связанные с революционными событиями. Исключение делалось для тех, кто будет мешать ввести в действие Конституцию III года Республики, участников восстания 13 вандемьера и неприсягнувших священников. Смертная казнь сохранялась лишь для эмигрантов.

4 брюмера обсуждение декрета об амнистии началось в то время, когда Конвент должен был уже завершить свою работу. «Который час?» – спросил один из депутатов. Ему ответили со скамей, где сидели «левые»: «Час правосудия». Согласно историческому анекдоту, после этого председатель Конвента даже остановил часы, чтобы не нарушать заранее установленного регламента.