После публикации декретов они очень скоро стали мишенью для насмешек. «Откуда весь этот шум против двух третей?» – спрашивал журналист одной из газет. И сам же отвечал: «Это реванш, взятый двумя первыми сословиями против третьего». Общий настрой народа был, согласно полицейским донесениям, однозначен: «не переизбирать этих мошенников». В столице декретам посвящали издевательские песенки.

Хотя депутаты и пытались делать вид, что принятие «декретов о двух третях» полностью соответствует логике новой конституции, причины такой реакции были им, разумеется, понятны: по сути, одновременно с принятием конституции они совершали государственный переворот. Впрочем, Конвент нашел красивый выход: декреты были вынесены на референдум вместе с конституцией. Однако и недовольные сумели найти «асимметричный ответ»: во многих первичных собраниях сделали вид, что не поняли, нужно ли за них голосовать; в протоколах таких собраний декреты попросту игнорировались.

Национальному Конвенту пришлось делать хорошую мину при плохой игре: было объявлено, что декреты на референдуме одобрены, хотя за них проголосовали лишь около 200 тысяч человек, а 19 департаментов и 47 парижских секций из 48 декреты отвергли.

На фоне все более углубляющегося продовольственного и финансового кризиса, на фоне ожиданий грядущей смены власти и в столице, и по всей стране все сильнее проявлялась ностальгия по былым временам, ассоциировавшимся после долгих революционных бурь со стабильностью и отсутствием проблем со снабжением. Немалое число граждан, докладывали агенты полиции,

Таким образом, ностальгия сопрягалась с возраставшей неприязнью народа к властям предержащим. Конвент обвиняли в неспособности вывести страну из кризиса, его депутатов открыто называли ворами и казнокрадами, им припоминали разгул Террора и покорность «децемвирам». Парижане отчаянно надеялись, что с роспуском Конвента ситуация начнет стремительно улучшаться.

В этих условиях активно распространявшиеся слухи о том, что результаты голосования по «декретам о двух третях» сфальсифицированы, сыграли роль детонатора. Как может быть, спрашивал у Конвента представитель секции Хлебного рынка, что по всей Франции против декретов проголосовали всего 95 тысяч человек, если только в отвергшем декреты Париже таковых нашлось 75 тысяч? В столице ходили даже слухи, что декреты не поддержали три четверти департаментов.

Ситуацию усугубляла сильнейшая поляризация среди парижан. Одним из лозунгов Национального Конвента были слова: «Ни короля, ни анархии!», под которой тогда понимали извращенное народовластие, то есть то, что творилось при монтаньярах. Обвинения же в роялизме оставались удобным клеймом для всех недовольных политикой Конвента. Однако к середине 1795 года стало понятно, что воплощение этого лозунга в жизнь блокирует любые попытки достичь согласия и закончить Революцию.

Полицейский осведомитель докладывал:

К тому же те удары, которые раз за разом Конвент наносил по санкюлотам, независимо от желаний депутатов лишь усиливали оппозицию его политике со стороны более богатых жителей столицы, позволяя им задавать тон во все большем количестве секций. Менее всего они стремились к вооруженному противостоянию: вплоть до 10 вандемьера, когда по закону первичные собрания должны были избрать выборщиков и разойтись, представители секций раз за разом выражали Конвенту протест против «декретов о двух третях» и надеялись с ним договориться. Но члены Конвента, слишком хорошо помнившие о предыдущих восстаниях, были настроены продемонстрировать максимальную твердость и поставить секции на место. Депутаты то называли всех проголосовавших против «декретов о двух третях» роялистами, то угрожали перенести заседания Конвента в Шалон-на-Марне и привести в боевую готовность войска в соответствии с законом от 1 жерминаля, то нецензурно оскорбляли представителей секций, то силой подавляли волнения в ряде коммун парижского региона, состоявших с секциями в переписке. Тогда же в Конвенте начали говорить о том, что все происходящее – результат разветвленного роялистского заговора, нити которого уходят в Англию. «Эти вероломные люди хотят, чтобы Париж оказался в Вандее или же Вандея в Париже», – заявил Тальен.

Терпение у обеих сторон лопнуло 11 вандемьера. В этот день парижские выборщики попытались собраться досрочно, а Конвент им это запретил. Когда же в ответ семь секций объявили себя восставшими, Конвент принял решение опереться на санкюлотов. По городу поползли слухи о возвращении Террора и диктатуры монтаньяров.

До последнего момента депутаты не могли разрешить для себя сложную проблему: если все, что они делают, направлено на благо народа, то как объяснить, что народ восстает? В конечном счете волнения в столице объяснили интригами горстки роялистов-заговорщиков. В докладе от имени Комитета общественного спасения, произнесенном Дону 11 вандемьера, утверждалось, что суть нынешнего кризиса – в необходимости совершить выбор между монархией и республикой. Осознавая это, говорил оратор, «внутренние и внешние враги французской свободы» объединили свои усилия, чтобы вернуть «наследственный деспотизм». В то же время даже в недрах восставших секций «подавляющее большинство жителей остается не затронутым этим».

12 вандемьера был отменен декрет о разоружении бывших сторонников Террора и сформированы три батальона, готовых прийти на помощь Конвенту. В тот же день к восставшим присоединилась Национальная гвардия ряда богатых секций. Войсками мятежников командовал Луи Мишель Огюст Тевене, боевой офицер, прошедший за годы Революции путь до бригадного генерала. Ему противостоял командующий Внутренней армией Жак Франсуа Мену, принадлежавший к одному из древних дворянских родов, бывший депутат Учредительного собрания. Хотя формально Мену участвовал в нескольких военных компаниях, его боевой опыт сводился в основном к одному проигранному сражению в Вандее. Неудивительно, что в вандемьере Мену (случайно или намеренно) действовал столь нерешительно, что Париж едва не оказался в руках восставших. После этого Мену был заподозрен в роялизме и смещен со своего поста.

13 вандемьера (5 октября) дело дошло до вооруженного столкновения. Пяти-шести тысячам защитников Конвента противостояли семь-восемь тысяч мятежников: около 80 % вооруженных сил секций предпочли оборонять свои кварталы. Вместо Мену командующим был назначен Баррас. Имея звание бригадного генерала, он все же предпочел призвать себе на помощь еще семерых республиканских генералов, среди которых был и Наполеон Бонапарт, поручивший кавалеристу Иоахиму Мюрату доставить для обороны Тюильри, где заседал Конвент, четыре десятка пушек, чтобы уравновесить преимущество мятежников в живой силе.