Эверон стоял рядом. Когда он успел подойти, Хан не заметил.

— Как умею, мэтр. Лечиться неприятно.

— Достаточно. Останови кровотечение.

— Да, мэтр.

Арий снова налил напиток из знакомой бутылки.

— Отпусти его.

— Да, мэтр.

Фиона выпустила запястье Ханлейта и вытерла красную ладонь о платье. Эверон протянул кубок, и на это раз Хан его взял и сразу же выпил. Предательство Фионы потрясло его до глубины души. Скорее бы сонное зелье подействовало!

В течение дня Эверон уходил и появлялся снова, привычно молчал. Чего он добивался? Появлялась баба с ведром и тряпкой, по тому, как арий объяснялся с ней жестами, Хан понял, что служанка глухонемая. И снова вечерело. Два стука в дверь сообщили о том, что одержимая в башне. «Я ошибся», — решил Ханлейт, проснувшись и лежа с закрытыми глазами, — «она не со зла так со мной. Фиона лечит, как умеет».

— Он сможет поесть? — спросил арий.

— Да, мэтр. Заразы в крови больше нет.

— Тогда отдай.

Фиона загремела дверцей в самом низу клетки, поставила поднос на пол и пнула его внутрь:

— На, жри!

Плошка опрокинулась, и бульон залил хлеб. «Никакой ошибки — у меня появился еще один враг», — горько подумал Хан. Похоже, и Эверон был удивлен. Развернувшись к одержимой всем корпусом, он спросил:

— Зачем ты так сделала?

— Случайно, мэтр.

— Забери и принеси эльфу еду заново.

— Слушаюсь, мэтр.

Не глядя на Ханлейта, она подцепила поднос пальцами босой ноги и вытянула из клетки. Вернувшись с другой порцией, Фиона поставила еду на то же место на пол и выпрямилась.

— Руками! — раздраженно прикрикнул Эверон, предупреждая ее действия.

— Да, мэтр! — согласилась одержимая.

Фиона медленно присела на корточки и осторожно задвинула поднос в клетку указательными пальцами. Потом опустила дверцу.

— Больше так не делай.

— Хорошо, мэтр.

— Мне не нравится твое поведение.

— Простите мэтр.

Куриный бульон остыл, но был вкусным. Гораздо менее унизительно есть так, чем через трубку. А вся посуда деревянная потому, что для ария важно, чтобы Ханлейт не смог себе ничем навредить. «Меня еще ждут допросы», — думал Хан, — «он придумает, чем меня достать. Фиона не зря говорила, что „мэтр умный“. Фиона… Она всего лишь одержимая, а у них нет чувств. Я сам приписывал ей эмоции, которых не было в действительности. Так даже лучше — я ни в чем перед ней не виноват, а поцелуй в подземелье — наполовину случайность, наполовину — плод моего воображения. Она не была мне другом». От таких мыслей на время становилось легче, но память тут же подсовывала долгий путь из Эрендола в Велеград, самопожертвование и мужество Фионы в бессмысленной борьбе с Коганом. И еще ранее, в тюрьме Эвенберга, ее участие, молчаливое сочувствие и готовность помочь. Так что же случилось? Фиона ответила сама.

— За что ты не любишь эльфа? — спросил Эверон.

До этого момента к тихому разговору ария и одержимой Ханлейт не прислушивался.

— Он гадкий.

— Потому, что не человек?

— Нет, мэтр. Он мне нравился, когда был с расписной спиной, а теперь он испорченный. Я не люблю сломанные вещи.

— Понятно.

Но это Эверону было понятно, а Хан ничего не понял.

* * *

— Тебе лучше, Хранитель? Чем крепче физически ты становишься, тем печальнее твой взгляд. Все еще мечтаешь о смерти?

Сегодня в башне было менее уныло, чем обычно, солнце било прямо в матовые стекла бойниц, заливая высокое помещение рассеянным светом. Эверон сел в кресло пыток напротив Ханлейта и положил меч Моргвата себе на колени. Хан не ответил. Как долго он в кабинете Железной башни? Вроде бы, нетрудно сосчитать дни, но они путаются: слишком похожие друг на друга, слишком мутные, как напиток, что наливает арий. Ханлейт уже привык к его вкусу и тому полусонному состоянию, которое он дает.

— Я хочу пить.

— Больше не дам. Опий вызывает зависимость. От чего она умерла?

— Кто?

— Ты уже и это забыл? Совсем плохо.

— Я не хочу говорить с тобой.

— А придется. Посмотри на эти полки, Хранитель, — арий указал мечом на стеллажи вдоль стены, — ты думаешь, что они такое? Куски дерева и металла? Нет, они — жизни. Здесь, у меня перед глазами, все смертные Эймара: люди, эльфы, дварфы и нелюди. Архонты и арии. Судьба каждого — хрупкий лист бумаги, а росчерк пера на нем — приговор. Я наблюдаю за всеми или почти за всеми, кто рождался, больше меня осведомлен только сам Создатель.

— Ты — главный паук в этой паутине, я понял.

Эверон засучил рукав и показал эмблему карателя на левом запястье. В отличие от клейма Когана и ему подобных мелких сошек, рисунок стрелы и посоха ария выделялся качеством исполнения.

— Я предлагаю тебе сведения, Хранитель. Все, что ты готов узнать о своей женщине. Она могла изменять тебе, не заслуживать твоей любви, смерти — и того меньше.

— Не смей так говорить!

— Как именно ее не стало, Ханлейт? — Эверон подался вперед, буравя пленника своими пронзительными глазами, — она из Эймара? Сколько лет ей исполнилось? Она была замужем? За тобой? Кем были ее родители?

Арий поймал жертву в сети неожиданно для себя — растерянное лицо Хана сказало Эверону так много, что он откинулся на спинку кресла и замолчал, обдумывая увиденное.

«Я могу узнать о Моран от него! Смогу понять, что с ней случилось, отомстить тому, кто сделал ее одержимой!» — лихорадочно обдумывал Хан, — «нет, нельзя! Арию нельзя доверять!» Но при чем здесь доверие? Что плохого, если Ханлейт узнает о человеке, которого больше нет? Что бы не поведал арий, любовь Хана не угаснет!

Выдержав долгую паузу, Эверон перевел разговор на другую тему.

— Хочешь, я расскажу о владельце этого меча? Ты знаешь, что он тиверец и предатель, вроде тебя?

— Это ложь!

Эверон вздохнул и покачал головой.

— Ладно — архонт, ты даже о своей женщине не знаешь ни-че-го. Я видел столько упрямцев, борющихся за что-то, но ты, эльф — первый на моей памяти, кто готов страдать ради самого страдания. Ты иррационален до жути. Я разговариваю с сумасшедшим. Зачем я это делаю?

Он не спеша подошел к столу и убрал меч Моргвата в один из его огромных ящиков. Арий уже направлялся к двери, когда Хан решился заговорить:

— Она была с севера.

Эверон обернулся и выжидательно замер.

— Из Ангрима или Эдельса, возможно, из столицы.

— А конкретнее нельзя?