* * *

На следующий день с утра профессор и Юра предприняли попытку отыскать тело Королевича. Если он действительно утонул, тело должно было всплыть…

Утро было хмурым. Над Прекрасной долиной нависли тяжелые, пропитанные влагой тучи.

— Дождь, наверное, скоро будет, — заметил Горчицкий. — Может, не ходить?

— Не сахарные, — возразил Юра. Загадка исчезновения Королевича не давала ему покоя. Если бы они обнаружили труп сыщика — это бы кое-что, возможно, прояснило!

— Промокнем… — вздохнул профессор.

— Промокнем — вернемся и посушимся. Да и не факт, что промокнем. Когда еще польет! Дождь, может, к вечеру только соберется.

— Ну как знаете… Я готов.

Они прошли вниз по течению реки, осматривая берега. Рассчитывая, что, может быть, тело утопленника зацепилось где-нибудь за корягу или его прибило течением к берегу.

Так они дошли до того самого места, где вода уходила вниз, скрываясь в толще горного массива, и становилась подземной рекой. Здесь начинались пещеры…

Некоторое время можно было еще продвигаться вперед под естественными сводами пещеры — и даже идти в полный рост.

— Смотрите! — вдруг прошептал профессор, указывая куда-то наверх.

Юра задрал голову. На скале, нависшей над водой, ясно были видны какие-то изображения.

— Ну-ка посветите фонариком! — попросил Ростовского профессор.

Тот направил луч фонаря на неровную, шероховатую поверхность скалы.

— Юра, я вас поздравляю! Вас, себя и всю науку в моем лице! — торжественно произнес профессор.

— Ну что такое?

— Это самые настоящие наскальные рисунки!

Профессор огляделся по сторонам:

— Обратите внимание на эту площадку! — обронил он.

Юра обратил…

Узкое ущелье, по которому они шли, действительно, выходило на небольшую круглую площадку.

— Вы понимаете, Юрочка?

— И что я должен понимать?

— Эта площадка вполне может служить местом для сборищ… Ритуальных, например… Ведь наскальные рисунки часто носят именно ритуальный характер!

— Сборищ кого?

— Эти изображения… — продолжал профессор, по-видимому, пропустив Юрин вопрос мимо ушей и увлеченно вглядываясь в рисунки на скале. — Возможно, они недавнего происхождения!

— Так, на скалах же эти… только древние люди рисовали, — заметил милиционер.

— Необязательно, что древние…

— То есть?

— Если сознание на примитивном уровне, то такой способ самовыражения вполне… В общем, это все вполне возможно! Я видел, например, в Африке наскальные рисунки животных племени Бхаванга Банга — фламинго, жирафы, буйвол…

— Что за племя такое? Вымершее?

— Да в том-то и дело, что нет. Реально существующее. Когда мы спросили местных охотников, знают ли они, кто это нарисовал, они так и ответили: «Бхаванга Банга!»

— Бхаванга Банга, Мумба-Юмба… — пробормотал милиционер. — А здесь-то кто нарисован? — поинтересовался Юра, тоже вглядываясь в рисунки. — Каракули какие-то… На фламинго не похоже. Правда, я этих фламинго и не видел никогда…

— Ах, ах… — вдруг разахался профессор. — Смотрите, голубчик! Удивительно! Такое ощущение, что это — пусть неуклюже, не слишком искусно, — но это изображены обыкновенные домашние животные!

— Да?

— А вот и люди…

— Какие-то они странные… — заметил Юра, еще пристальней вглядываясь в «каракули» на скале. — Мужики, что ли?

— Да, присутствуют фаллические признаки… Несомненно. Это, кстати, тоже характерно именно для ритуальных изображений.

— А что еще характерно для ритуальных изображений? И вообще… Чем это все нарисовано? — вдруг подозрительно поинтересовался участковый. — Уж не краска ли, извините, производства Ярославского лакокрасочного завода?

— Сейчас посмотрим…

И профессор внимательно, достав лупу из кармана, стал изучать рисунки.

— Поглядим-поглядим… Может, это глина? — пробормотал он.

— Глина?

— Нет, не глина… Скорее всего, это какой-то темный порошок… Природного происхождения.

— Какой еще порошок?

— Ну, например, некоторые дикие племена извлекают такой порошок из грибов-дождевиков, чтобы раскрашивать свои боевые щиты.

— А это что? — Юра вытаращил глаза. — Что это тут, елы-палы, нарисовано?

— Где? — Профессор близоруко прищурился. — Ах, вы про этот рисунок…

— Это что же он такое делает, тип этот?

— Что делает? — Профессор задумчиво наклонил голову набок, разглядывая рисунок на скале. — На мой взгляд, этот тип… точнее сказать, это существо терзает свою жертву. Обедает, так сказать!

— Чего-чего?

— Да, да. Несомненно! — Профессор прищурился, вглядываясь в наскальное изображение. — Сцена весьма недвусмысленна.

— Чего?!

— Я говорю, нет сомнений, Юрочка: здесь изображен акт каннибализма.

— Канниба… Что?

— Людоедства, Юрочка!

— Вот ведь чертовня какая…

Ростовский, поеживаясь, оглядел пещерные своды, окружавшие площадку.

— А как вы думаете, это…

— Вас волнует, отражает ли это примитивное искусство действительность? Или это вымышленная — другая — реальность?

— Вот-вот! Это я бы очень хотел понять.

— Я думаю… Видите ли, для примитивного мышления характерна все-таки детская непосредственность. Что вижу, так сказать, то и рисую, так сказать.

— Вот оно что…

— Знаете ли, как у представителей наших малых народов, например: чукчей, эвенков… Что вижу, о том и пою. Вот, мол, еду, кругом снег, сейчас поймаю кого-нибудь и…

— И съем!

— Вот-вот.

— Так, значит? О чем подумал, то и нарисовал? Мечту о сытном обеде, например?

— Как вы сказали? — повысил голос профессор. — Говорите громче, Юрочка, — я вас что-то плохо слышу!

— Говорю, изобразили мечту о сытном обеде!

— А-а-а.

— А что это вы вдруг стали плохо слышать?

— Что вы говорите, Юрочка? Говорите громче, а то шум воды все забивает.

— Шум воды? — Ростовский тоже повысил голос, почти переходя на крик.

— Ну да! Слышите, как река шумит?!

— А ведь еще недавно нам не приходилось кричать! Мы говорили нормальными голосами, профессор. Откуда этот шум?

— Откуда, откуда… От реки, разумеется!