— Десять лет… — пробормотал Юра.

Он почесал затылок.

— Значит, вряд ли бы вы ее теперь узнали?

— Ну, раза два мне ее фото Элла показывала. Вообще-то они — близнецы и в детстве были очень похожи.

— Да, я вспомнил, об этом есть запись в дневнике.

— А в чем дело-то?

Юра с сомнением оглядел подслеповатого рассеянного профессора.

— Да так… Ничего. Забудьте.

* * *

«Так, значит, — задумался Ростовский, подытоживая сообщенную ему профессором информацию, — и сестру эту Эмму давно уже никто в глаза не видел. Как она выглядит?» И этого сыщика Королевича они с профессором увидели впервые несколько дней назад. И потому — все возможно. Хотя если это загримированная Эмма, а сестры в детстве были похожи…

Ну что ж! В общем-то, какая ему, Юре, разница? Сыщик ли Королевич — соглядатай Семена Семеновича Приходько? Или это на самом деле сестра-девица Эмма? Она же сыщик. Какая разница! Все равно надо убирать.

Конечно, разница-то есть. Делать теперь это — убирать то есть — будет, несомненно, более противно.

Однако другого, кажется, варианта нет. Такой свидетель Юре совсем не нужен. А профессор-то хитер… Он будет следующим.

Ведь перспективы открываются удивительные. Прекрасная долина может стать поистине Клондайком! Юриным Клондайком… Пара-тройка поездок сюда, и он озолотится!

А может, все-таки не трогать ее?

Девчонку убирать — уж больно противно! Скорее всего, она ищет сестру… И весь этот маскарад устроен для того, чтобы спасти Эллу.

Ну убедится Эмма, что сестры уже и в помине нет в Прекрасной долине, погрустит и отправится обратно.

И все! Тайна долины перестанет существовать! Девчонка раззвонит о ней по всему свету.

Убирать, не убирать… Прямо хоть на цветочке впору гадать! Юра сорвал… цветок… Дельфиниум, кажется, такой называют? Белый… Красивый… Голубая изящная тычинка, белые кружевные лепестки.

Убирать, не убирать?

Один за другим Ростовский обрывал лепестки.

Убирать! Погадал — и вышло: убирать!

Ростовский бросил сорванный дельфиниум на землю и наступил на него ногой. Королевича надо убирать. Причем как можно скорее.

А лучше — сразу! Иначе нерешительность Юру замучит — и он не сможет выполнить задуманное.

Юра взял ружье, которое, как и советовали ему его бывалые попутчики, он держал теперь постоянно заряженным, и отправился на поиски Королевича.

Чего тянуть? Пора встретиться — на узкой дорожке. Тем более что таких здесь немало.

* * *

Когда через пару часов Ростовский вернулся обратно, профессор по-прежнему сидел у костра, отхлебывая из эмалированной кружки подозрительного цвета жидкость.

— Опять зелье свое пьете? — Юра присел рядом.

— Чай на травах!

— Ну я же говорю — зелье…

— А где паренек? — поинтересовался профессор, подкладывая в костер охапку толстых веток.

— Что вы костер-то раскочегариваете?! — вдруг почти на крик сорвался Юра. — И так вечер теплый!

— Да я ведь не для жару, — растерялся профессор. — Это я тьму разогнать. А то не по себе как-то. Что это вы так нервничаете?

— Ничего я не нервничаю! С чего это вы взяли!

— Так где паренек? Не видели?

— Я за ним не слежу. — Ростовский отвернулся от огня.

— Юрочка… А дело-то уж к ночи идет… — Профессор между тем поглядывал на Ростовского несколько испуганно.

— И что?!

— А сыщик наш все не появляется.

— Хм-м… Он вообще — что-нибудь сказал, когда уходил? — хмыкнул Юра.

— Сказал, что пойдет к реке…

Профессор помолчал.

— Может, и нам?

— Что — нам?

— К реке сходить?

— Ну идемте, идемте… Пока не стемнело, — вздохнул Юра, — если вам так хочется. Экий вы беспокойный, профессор.

— Фонарь взять?

— Возьмите. Хотя я не собираюсь там до темноты шататься.

* * *

Королевича нигде не было.

У воды стояли, причем аккуратно — носком к носку, как в прихожей педантичного человека, его ботинки.

Самое удивительное, что на них по-прежнему не было ни пылинки. Они сияли так, как будто их только вытащили из магазинной коробки, развернув шуршащую папиросную бумагу.

— Жуть какая-то… — пробормотал профессор. — Он что же — утонул?

— Выходит, утонул.

— А ботинки-то почему такие чистые?

— Ботинки?

— Ну да! Он что — летал, а не ходил?! Нет, тут что-то уже сверхъестественное.

— Ничего «сверх»! Просто есть такие «маньяки чистых ботинок», они постоянно носят с собой губку и то и дело протирают ботинки. Так же, как другие моют руки.

— И?

— Что «и»?

— Парень собрался купаться, снял ботинки, почистил по привычке, по инерции, поставил…

— И?

— Ну и пошел купаться.

— И?

— И утонул, профессор! Ну что тут не понять! Нередко люди умирают от разрыва сердца после купания в ледяной воде.

— Странно, конечно, все это. — Профессор искоса поглядел на Юру. — Но тем не менее можно все-таки с некоторой натяжкой предположить и такой вариант.

— Ну вот и предположите!

— А где же его одежда?

— Не знаю! Вы задаете слишком много вопросов.

— Вообще-то он боялся купаться, — заметил профессор. — Я знаю, он мне говорил.

— Ну вот видите.

— Ничего я не вижу.

— От страха, наверное, и утонул. Так оно и бывает.

— Как?

— Чего боишься, то и случается.

— Он не утонул.

— Вы что — думаете иначе?

— Думаю.

— Вы чего это? — возмутился Юра. — Уж не меня ли подозреваете?

— Да нет же! Я и не думал, Юра, ничего такого.

— А смотрите на меня так, как будто подозреваете, что это я сыщика утопил.

— Ну, Юрочка… Вообще-то это напрашивается. Если честно: он ведь вам мешал? Сознайтесь?

— Вы что, следователь, чтобы мне сознаваться?!

— Нет, но…

— Ах, так! Ну тогда и я выдвину версию!

— Да?

— Ничего он не утонул! И ботинки эти — для того, чтобы мы на них «зациклились», заострили внимание. Он оставил их у воды, чтобы первым делом именно это нам и пришло в голову: утонул! А сам он где-то здесь. Верней, не он, а она.