Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не могла ж я уговорить Юру переехать в Красноярск! Самый изощренный мозг не выдумает иной причины, кроме любви.
И я попыталась удержать Павла. Это было чистым безумием, но я помчалась в аэропорт, когда узнала, что он улетает. Я должна была хотя бы попытаться уговорить его вернуться к жене и дочери. Ко мне.
И мне даже показалось, что Паша готов к этому, когда мы столкнулись с ним в аэропорту. Роксаны не было с ним, а на его лице отражалось такое смятение, точно он пытался сбежать.
– Ты на машине? – он совсем не удивился и не спросил, как я оказалась там.
– Какой машине? На ней Юра таксует…
– Ничего, поймаем попутку, – пробормотал Паша.
Так мы и сделали: двое парней, арендовавших машину, согласились подвезти нас.
Но по дороге Паша вдруг опомнился:
– Погоди, что я делаю? Я ведь даже не сказал ей, что уезжаю.
– Отправь сообщение, – посоветовала я.
– Нет, так не делается.
– Но ты ведь сказал ей, что возвращаешься к семье!
– Да, но… Она убежала куда-то. Вернется, а меня нет. Так нехорошо. Я должен был хотя бы проводить ее. Посадить на самолет.
Это не прозвучало убедительно, и мне было до жути страшно, что, увидев Роксану, он опять переменит решение и все же улетит с ней на край земли… Но я все же попросила остановить машину.
Понимаешь, я ничего не планировала… Это судьба, что мы с Пашей вышли возле той самой скалы. И когда в просвете между деревьями я увидела море, которое он готов был бросить так же, как меня, то решила использовать его мощь: вдруг Паша почувствовал бы, что теряет?
– На пару минут, – сказала я и решилась взять его за руку.
Веришь ли ты, что я впервые сжала руку человека, которого любила столько лет? Нет, мы, конечно, обнимались в честь праздников и дарили друг другу дежурные поцелуи в щечку, но это всегда происходило на глазах моего мужа, его жены и наших детей. Поэтому прикосновения были отмерены по секундам. А в те минуты на скале я держала его руку и…
И я не справилась с собой.
У меня так зашлось сердце, что потемнело в глазах. Я переплела его пальцы со своими и уже хотела прильнуть к нему, но сквозь шум в ушах расслышала:
– Вика, ты что делаешь?!
Поток слов, копившихся во мне годами, вырвался наружу, сдобренный слезами и нервным смехом. Я говорила, говорила, признаваясь ему во всем, осыпая оставшимися в памяти снами и мечтами. Надеялась опутать его ими, склеить по рукам и ногам и увезти в тайное убежище, чтобы наслаждаться рисунком его губ, их теплом, запахом его пушистых волос… Как Ромка, оказывается, увез Роксану.
Но Паша встряхнул меня за плечи:
– Вика, очнись! Ты что?! Это же я! Пашка. Практически твой сводный брат.
– Брат?! Мне не нужен брат!
В тот момент я и толкнула его с такой силой, что…
Мое сердце разбилось о камни.
Вряд ли тебе удастся представить, что я пережила в те минуты на скале… И не дай бог! Даже не спускаясь, я точно знала, что Паша мертв. И хотела шагнуть за ним следом, ведь боль была просто невыносимой.
Но в тот миг, когда я уже готова была сделать шаг, меня спасло море. Его дыхание овеяло меня радостью освобождения. Внезапно я осознала, что избавилась от рабства: Пашки больше не было на свете…
Помнишь, как у Ахматовой: «Нет на земле твоего короля…»? Я часто захожу в ее кафе и каждый раз читаю про себя эти стихи в память о Паше. С памятью о нем жить куда легче, чем с ощущением, что он сейчас целует другую женщину. И совсем не любит меня. Совсем.
Если бы ты не приехал, я прожила бы долгую и почти счастливую жизнь. И я пыталась спасти ее от вас, устроив тот пожар… Прости меня. Теперь мне предстоит до конца дней расплачиваться за то, что однажды я окунулась в невероятные детские глаза мужчины, которого я убила.
Прощай, Артур! И обними за меня Сашку, она чудесная… Я пыталась убить вас обоих, я знаю, но вы оказались более жизнеспособными, чем я. Сейчас я не держу на вас зла. И вы не проклинайте меня, пожалуйста. Это просто судьба.
Просто судьба…»
* * *
На обратном пути они заехали в Ялту.
Артура удивляло, как рвется Саша домой, словно вся любовь к Крыму перегорела в ней за эти дни. Ей больше не хотелось поселиться у моря, о чем когда-то мечтала ее мама, остававшаяся здесь навсегда. По дороге в Евпаторию Логов был уверен, что именно поэтому Сашка станет тянуть с отъездом до последнего, и не поверил своим ушам, когда сразу после ареста Виктории она попросила:
– Давай уедем завтра утром? Я больше не хочу здесь находиться.
«Эти две женщины отобрали у нее море», – подумал он, наблюдая, с каким безразличием Сашка смотрит из окна машины на голубоватую утреннюю дымку спокойных волн. Ни с Милой, ни с Ромкой она прощаться не стала, и Логов понимал ее: рыдания Юркиной дочери и у него теперь вечно будут звучать в ушах.
– Ты никого не предавала, запомни это, – сказал он Саше накануне, желая спокойной ночи. – Мы с тобой расследовали преступления, чтобы наказать зло. И мы сделали это. А то, что убийцами оказались женщины, которых любили близкие нам люди, не наша вина. Это они обрекли своих детей на страдания. Неважно, какой у каждой из них был мотив, поняла? Ничто не оправдывает убийства, если только ты не спасаешь при этом невиновного. Или не защищаешь от врага Родину. Ну прости за пафос! Но ты не должна этого забывать. Спи спокойно, Сашка. Твоя совесть чиста.
И он впервые поцеловал ее в лоб, из-за чего у нее задрожали губы.
– Ладно, напарник, – пробормотала она, пряча глаза. – Я запомню твои слова.
По поводу Ялты они с вечера не договаривались. Эта мысль пришла Артуру уже утром, когда он собирал сумку. Письмо от Вики, которое, прощаясь, передал ему Левчук, он положил на дно. Рука не поднялась порвать…
Можно было не сомневаться, что Сашка до конца своих дней больше не приедет в Евпаторию, но солнечная «жемчужина Крыма» все равно оставалась особой драгоценностью. Сашка относилась к памяти о днях, проведенных с матерью в Ялте, до того бережно, что даже отказалась заехать туда «заодно», когда они были в Гурзуфе. Хотя расстояние-то
