Я просто смотрела на Хэйзел, вытаращив глаза. Она даже обеспокоенно поинтересовалась, все ли у меня в порядке. Комочек шевелился внутри, словно бы вопрошая: «Какого черта?!» Когда он затих, я посмотрела на Хэйзел и поймала на себе ее проницательный взгляд.

— А вы, в сущности, так и не сказали мне, зачем взялись отыскивать незаконнорожденное звено в линии своих предков. Зачем оно вам понадобилось?

Напустив на себя беззаботный вид, я ответила с улыбкой:

— Да просто из любопытства.

Старушка недоверчиво хмыкнула, а я продолжила:

— И все же у вас нет более или менее убедительных доказательств того, что Джейкоб был безразличен к женскому полу, не так ли? Одни только подозрения и домыслы, а доказательств нет.

— Да. Доказательств у меня нет, но я много читала о нем. И журнальные публикации, и книгу о нем, и его переписку. Я прочла о нем все, что только можно было прочесть, но так ничего и не нашла. Доказательств у меня нет, но я поняла, что он был помешан на своем писательстве так же, как ваш дед на семейной истории, а Джордж был уж точно безразличен к женщинам. Не удивлюсь, если окажется, что это ваша фамильная черта. Скорчив гримаску, она ехидно усмехнулась.

Хорошо, а если я, допустим, захочу найти доказательство, что у него была интрижка на стороне, то с чего вы посоветуете мне начать? — спросила я.

Вздохнув, Хэйзел Помрой закрыла глаза. Я даже испугалась, не обидела ли ее такой резкой постановкой вопроса, и затаенно ждала, наблюдая за темнеющим небом. А она, открыв наконец глаза, ответила:

— Вам остается одно — почитать его.

— Как? — недоуменно переспросила я.

— Почитать его романы. Нет, конечно, прямых доказательств там не будет, но что-нибудь косвенное вы обязательно найдете. Любопытная вещь, знаете ли, художественная литература. Иной раз в произведениях писателя можно найти о нем самом больше, чем он сам расскажет в своих мемуарах.

— Ну что ж, пожалуй, я и впрямь могла бы почитать его. А сколько книг он написал?

Старушкина козья бородка затряслась, когда она ответила:

— О!.. Всего пятьдесят пять. — И она хихикнула. От этого ее смешка меня передернуло.

Пятьдесят пять романов! — отдалось у меня в голове. За десять дней? Старушка встала, куда-то ушла и через несколько минут вернулась, толкая перед собой тележку, груженную книгами.

— Вот, деточка, начните, скажем, с этого, — весело предложила она.

— Спасибо, Хэйзел. И за чай спасибо.

— Не стоит благодарности. Вы только не забудьте поискать дома какие-нибудь письма или дневники для меня. Хорошо?

— Хорошо, я попробую что-нибудь сделать.

Пока я укладывала в сумку книги, меня посетила озорная мысль.

— Хэйзел, а можно мне сделать с вашего телефона междугородний звонок? Я потом отдам деньги.

— Не надо ничего отдавать, за телефон нам платит государство. Звоните и уходите, мне пора закрывать библиотеку.

Хэйзел ушла куда-то в хранилище, а я набрала номер Клариссы и ждала затаив дыхание.

— Алло, — послышался в трубке ее полусонный голос.

— Какое счастье, Кларисса, что ты сидишь дома и ничего не делаешь!

— Я ничего не делаю? Смеешься? Да без меня Земля перестала бы вращаться! Без меня все живое вымерло бы на планете…

— Ладно, ладно, все это здорово, но ты лучше послушай. Помнишь, ты в колледже умела читать книги скоростным методом?

— Помню. Я на Бальзаке тренировалась.

— Тренировалась, а посоревноваться не хочешь?

— Это я всегда готова.

Пока я объясняла Клариссе, что она должна делать, Хэйзел уже прибралась, потушила в библиотеке свет и ждала меня в дверях, звякая ключами.

— Вас подвезти? — предложила она.

— Нет, спасибо. Вечер сегодня чудесный, я с удовольствием пройдусь, — с улыбкой ответила я.

Она потрепала меня по щеке.

— Вам нужно больше улыбаться, вам это идет. — С этими словами она влезла в свою колымагу и укатила с чудовищным грохотом, оставив позади облако едкого дыма.

Было уже довольно поздно и темно, так что я смело зашагала через поле для гольфа, не рискуя словить лбом какой-нибудь шальной мяч. Я прошла через автостоянку загородного клуба, мимо ресторана, откуда неслась гавайская музыка, и безошибочно определила аппетитный запах подрумянивающейся на углях хрюшки. По холму я спустилась к пляжу, где резвились мальчишки и на теннисном корте два старичка еще пытались впотьмах перебрасываться мячом.

Ступая по шелковистой траве, я обнаружила, что вслух разговариваю с Комочком.

— Нет, ты пойми, я не из тех людей, кто то и дело оказывается в жизненном тупике, — разглагольствовала я. — Я вот только не знаю, что буду делать, когда избавлюсь от тебя.

И тут мне вдруг захотелось резко изменить планы — дать Комочку расти и расти, пока живот мой не распухнет до невероятных размеров на обозрение всему белому свету. Принять ухаживания Иезекиля Фельчера и в один прекрасный день оказаться в каком-нибудь убогом скромном домишке где-нибудь на отшибе с тремя детишками на руках и с фактическим мужем в наличности. С мужем, который будет обалденно жарить шашлык, каждую неделю приглашать друзей на пивные посиделки и даже привьет мне любовь к боулингу. Тогда я открыла бы магазинчик в центре Темплтона и продавала бы там не какую-нибудь бейсбольную ерунду, а полезные и приятные товары. Стали бы мы жить на широкую ногу, а после смерти моей матери перебрались бы в Эверелл-Коттедж и вместо старого пруда сделали бы крытый бассейн. Детишки мои выучились бы в престижных колледжах и нашли бы потом себе выгодную и престижную работу. А на старости лет, похоронив Зики, я бы вновь жадно набросилась на книжки и читала бы, читала с утра до ночи, как делала это до возвращения в Темплтон. Я бы даже сражалась со старческим маразмом, развивая какие-нибудь научные идеи, не мечтая, конечно, переплюнуть по этой части своих гениальных детишек.

Идея эта, хоть и была малоутешительной, все же прошибла меня до мурашек.

Добравшись до нашего двора, я не пошла в дом, меня почему-то понесло в гору за огородом. Мимо малинника, мимо моей детской дощатой хибары, мимо бабкиной вечной неувядаемой клумбы.

И тут я замерла на месте. Сначала я увидела круглые свечи, плавающие на дощечках по лягушатнику — в темноте они напоминали горящие островки, а потом обнаружила под липой накрытый скатертью стол, за которым сидели трое. Я недоумевала — неужто преподобного Молокана потянуло на романтику?

Среди голосов я узнала голос Ви. Затем порыв ветра раздул огонь свечей, и я разглядела еще два лица — Питер Лейдер (со скрипкой в руках) и Иезекиль Фельчер мечтательно любовались сквозь липовые ветви вечерним небом.

— Ну где же она ходит? А, миссис Аптон? спросил Питер и тронул скрипичные струны.