Родители Софи подарили молодой чете земли на Гудзоне, и Джейкоб попробовал заняться фермерством, но и здесь оказался бездарью и неумехой. Денег молодоженам катастрофически не хватало — земли почти не приносили прибыли, а Софи оказалась женой дорогостоящей.

И вот однажды, в разгар этого уже четвертого по счету невезения, после утомительного печального дня, когда пришлось забить коров, заболевших сибирской язвой, Джейкоб пытался забыться за книгой — подвернувшимся под руку романом Сюзанны Роусон. Внезапно вскочив, он швырнул книгу через всю комнату, вскричав: «Какая чушь! Да я могу написать лучше и всего за две недели!» Отложив в сторону рукоделие, Софи сказала ему: «Прекрасно, так сделай это!» — «И сделаю!» — ответил он в запальчивости. Слово он сдержал. Через две недели собрал семью — на тот момент у них было пока еще только четыре дочери — и принялся читать им рукопись. С затаенным дыханием они слушали его вечерами целую неделю, а когда он закончил, Софи, отбросив свое рукоделие, кинулась к мужу, восклицая: «О, я знала, что ты не окажешься неудачником! Я знала это!» Он издал книгу на собственные деньги под псевдонимом. Книга имела огромный успех, хотя в наши дни и воспринимается жалким подобием салонных романов, весьма популярных в те времена в Англии. Бледные героини с розовыми щечками, суровые великодушные лорды. Балы, менуэты, интриги, скомпрометированные младшие сестры, прощение и любовь.

Вдохновленный первым удачным опытом, Джейкоб продолжил писать и через несколько месяцев имел новую рукопись, которую издал уже под собственным именем. Новая книга раскупалась в улет, это считалось патриотичным, так как до сего времени в молодой стране издавалась только английская литература, а теперь вот появилась и своя, отечественная. Джейкоб вошел во вкус и строчил романы один за другим без остановки со скоростью, поразительной для времен, не знавших компьютерной клавиатуры или печатной машинки и предоставлявших сочинителю лишь бумагу, чернила и оточенные гусиные перья.

Семья перебралась в Европу и десять лет жила там, тратя все, что Джейкоб зарабатывал пером, плюс остатки состояния супругов. Склонность Софи, окружавшей себя многочисленными поклонниками, к роскоши — всевозможным женским штучкам: веерам, кружевам, лентам — лишь усугубляла денежные трудности. Так что к тому моменту, когда уже престарелый волосатый Ричард сообщил брату в письме, что отрывает его от семейного лона и требует его возвращения в Темплтон для подведения плачевных финансовых итогов, семейство Франклин Темпл уже было разорено. На тот момент у них было восемь дочерей, названных именами цветов за исключением одной, самой младшей дочери Шарлотты, или Шарли, как обычно называл отец свою любимицу.

Тут Хэйзел Помрой возбужденно наклонилась ко мне, округлив мутные голубенькие глазки.

— А теперь небольшой сюрпризик. Об этом вы ни от кого больше не услышите. Взгляните-ка сюда! — И она раскрыла передо мной какую-то книгу на странице с иллюстрацией. — Это портрет их дочерей, сделанный неким художником в Париже. Посмотрите и скажите мне, что вы там видите.

Я принялась разглядывать репродукцию — портрет восьми хорошеньких девочек в платьях девятнадцатого века. Я тщательно всматривалась, пытаясь увидеть там то, на что мне намекала Хэйзел, пока наконец меня не осенило. Волосы у них были самых разных оттенков — от рыжевато-каштановых у Шарлотты до откровенно белокурых локонов двух ее сестер-близняшек. И кожа была тоже разных оттенков — от бледной у Шарлотты до темно-оливковой и даже смуглой. И носы разные, и губы, и овалы лиц, и глаза — словно это были не родные сестры, а удочеренные сироты. Только у Шарлотты я обнаружила такие же глаза, как у ее отца, и только у Шарлотты был такой же, как у Мармадьюка (и как у меня) широкий подбородок.

— Да они не похожи на сестер!

Хэйзел Помрой закивала.

— Никто не скажет вам этого откровенно, но некоторые считают, что Софи не больно-то ревностно относилась к супружескому долгу. Полагаю, вы понимаете, о чем я. Не исключено, что рождение Шарли было просто случайностью. Уже в замужестве в одном из писем к сестре Софи де Ланей Темпл выразилась так, я цитирую: «Как странно, Доротея, но мой новый супруг хоть весел, боек и говорлив, а временами мне кажется, что в жилах у него вместо крови лед». Тут она, по-моему, откровенно намекала на свое недовольство мужем как супругом, потому что в ответном письме Доротея рекомендовала ей попоить мужа травяным отваром с добавками женьшеня и корня мандрагоры — все это афродизиаки, заметьте, — а также воспользоваться «самым безотказным приемом, которому учила нас матушка» (это я цитирую). И тут кроется еще одна тайна — их матерью была красотка француженка, чье происхождение было покрыто завесой тайны. В свое время люди в высшем свете шептались, что до того как Хайрэм де Ланей привез ее из Парижа в Манхэттен, она, по слухам, была куртизанкой.

— Ого! — Я даже присвистнула. — Выходит, Софи была нимфоманкой, а Джейкоб импотентом. Боже мой, Хэйзел! А может, вы все это придумали?

На это Хэйзел Помрой, скрипуче хихикнув, ответила мне так:

— Конкретных доказательств у меня, конечно, нет, и опубликовать подобные вещи я не осмелилась бы, но чует мое сердце, что во всем этом девичьем букете был только один настоящий и законный отпрыск Джейкоба— Шарлотта. — Задрав над головой тонюсенькие ручки-спичечки и устало потянувшись, она прибавила: — Все это я к тому говорю, чтобы вы не думали искать у Джейкоба Франклина Темпла незаконнорожденных отпрысков, потому как был он, похоже, так же безразличен к женскому полу, как и ваш дедушка.

Я посмотрела на Хэйзел с прищуром, решив попытать ее дальше:

Так вы утверждаете, что я не имею прямого родства с Мармадьюком, если не считать Хетти? Ведь выходит, что если Шарлотта всего лишь усыновила сына сестры, а сестры ее не были настоящими дочерьми Джейкоба, то во мне, стало быть, нет законных кровей Мармадьюка?

Озадаченно поморгав, Хэйзел заулыбалась:

— Ну, тут вы ошибаетесь. У нас имеется письмо одного манхэттенского врача, который утверждает, что лично принимал роды у Шарлотты. И было это спустя несколько месяцев после смерти сестры Шарли, той самой сестры, которую принято считать матерью Генри. Ведь не могла же эта самая Дэйзи произвести на свет ребенка из могилы, а тогда выходит, что Генри все-таки настоящий, родной сын Шарлотты, и, стало быть, в жилах Генри текла кровь Мармадьюка. Ха! Да последние десять лет я только тем и занимаюсь, что пытаюсь найти хоть какие-нибудь убедительные доказательства того, что Шарлотта родила ребенка вне брака. Я даже пишу книгу, она называется «Тайны и слухи. Удивительная история семьи Темпл». О вас я тоже напишу там. — Глазки ее заблестели. — И о вашей матери Вивьен, и о приключениях ее молодости в коммуне свободной любви. Я давно прошу ее разрешить мне покопаться у вас на чердаке, а она все отказывает. Я пытаюсь втолковать ей, что она идет наперекор американской науке, но вы же знаете свою мать — какая она строптивая.

Конечно, я могла в тот момент извлечь из сумки письма Синнамон и Шарлотты и вручить их старой даме, в одночасье сделав ее знаменитой, но какая-то зловредная жилка заставила меня промолчать — наверное, я боялась, что старушка возликует над нашим семейным позором, заполучив его доказательства в свои руки, а может, мне просто не хотелось, чтобы эта чужая женщина разнесла по всему белому свету наши фамильные тайны. Какое-то неуютное чувство так и не дало мне раскрыть рта. Это заворочался у меня в животе Комочек.