оказался рядом со мной, схватил мои поводья, заставил коня повернуть. Помню, совершенно не соображая, что делаю, я ударил его рукоятью пистолета. Все черные реки Африки вздымались и пенились в моей голове, с грохотом сливаясь в единый поток, который нес меня в океан гибели.

— Кирби, ты совсем сбрендил? Этим путем ты в Гесем попадешь!

Дивясь сам себе, я покачал головой. Пена водяного потока бурлила в моей голове. Собственный голос показался мне очень далеким:

— Возвращайся! Скачи в Гримсвилль! Я еду в Гесем!

— Кирби, да ты с ума сошел!

— Пусть так, но ты меня не остановишь, — отрезал я. Я был полностью в сознании, понимал, что делаю, сознавал невероятную глупость своего поступка и знал, что ничто мне не поможет. Какие-то обрывки здравомыслия понуждали меня скрывать страшную правду от моего спутника, предполагавшего, что я просто обезумел. — Сол Старк сейчас в Гесеме. Он виновен во всем происходящем. Я убью его. Это остановит восстание.

Брэкстон задрожал, как в лихорадке.

— Я поеду с тобой.

— Ты езжай в Гримсвилль, подними людей, — настаивал я, пытаясь говорить логично, но чувствуя, что меня все настойчивей, непреодолимо тянут куда-то… заставляют ехать дальше.

— Парни и так выставят охрану, — упрямо возразил Брэкстон. — Им не требуется мое предупреждение. Я пойду с тобой, и точка. Не знаю, что происходит, но я не дам умереть в одиночестве самому Кирби Бакнеру в этих проклятых чащах.

Я не мог взять его с собой. Слепящие потоки раз за разом накатывали на меня. Чуть впереди, на тропинке, я видел стройную фигуру, различал блеск сверхъестественных глаз, манящий палец… Галопом я помчался по тропе, различая, как копыта лошади Брэкстона застучали у меня за спиной.

4. Болотные жители

Настала ночь, и луна светила сквозь деревья, кроваво-красная за черными ветвями. С лошадьми становилось все труднее управляться.

— У них больше здравого смысла, чем у нас, Кирби, — пробормотал Брэкстон.

— Возможно, где-то здесь хищный зверь, — рассеянно ответил я, вглядываясь во тьму на тропе впереди.

— Нет, не в этом дело. Чем ближе мы подходим к Гесему, тем хуже им приходится. И каждый раз, когда мы приближаемся к ручью, они пугаются и фыркают.

Тропа еще не пересекла ни один из узких илистых ручьев, протекавших через этот край Ханаана, но несколько раз проходила так близко к одному из них, что мы заметили черную полосу — воду, тускло поблескивающую в тени густых зарослей. И каждый раз, насколько я помнил, лошади проявляли признаки страха.

Но я едва ли заметил это, борясь с ужасным принуждением, которое двигало мной. При этом я не смахивал на человека в гипнотическом трансе: был бодр и оставался в полном сознании. Даже оцепенение, в котором я, казалось, слышал рев черных рек, ушло, оставив мой разум ясным, а мысли чистыми. Отчетливо и остро осознавать свою глупость, но быть неспособным победить ее — тяжелая доля.

Я ясно понимал, что еду навстречу пыткам и смерти и веду верного друга к тому же концу, но продолжал двигаться вперед. Мои старания разрушить чары почти лишили меня рассудка, но я продолжал. Я не могу объяснить свое принуждение, так же как не могу объяснить, почему предмет из стали влечет к магниту. То была злобная сила, недоступная пониманию; базовая, элементарная вещь, по сравнению с которой известный нам гипноз — лишь скудные крохи, рассыпанные наугад. Неподвластная мне сила влекла меня в Гесем и за его пределы; большего я не могу объяснить, как кролик не смог бы объяснить, почему глаза танцующей змеи притягивают его в ее разинутую пасть.

Мы были недалеко от Гесема, когда лошадь Брэкстона сбросила седока, а моя начала фыркать и вихлять.

— Они не подойдут ближе! — выдохнул Брэкстон, дергая поводья.

Я соскочил с лошади, перекинул поводья через луку седла.

— Ради бога, Джим, вернись! Я пойду дальше пешком.

Я услыхал, как он проскулил ругательство, а затем его лошадь поскакала вслед за моей — прочь от нас. Джим последовал за мной пешком. Мысль о том, что ему придется разделить мою участь, вызывала у меня отвращение, но я не мог отговорить его; а впереди в тени танцевала гибкая фигура, заманивая все дальше-дальше-дальше…

Я больше не тратил пули на эту насмешливую иллюзию. Брэкстон не мог ее видеть, и я знал, что она была частью моего наваждения — вовсе не настоящая женщина из плоти и крови, а рожденный в аду блуждающий огонек, издевающийся надо мной и ведущий меня сквозь ночь к ужасной смерти. Люди Востока, которые мудрее нас, называют это явление «провозвестник».

Брэкстон нервно вглядывался в окружавшие нас стены черного леса, и я знал, что по его телу бегут мурашки от страха перед обрезами, могущими внезапно выстрелить в нас из тени. Но я боялся отнюдь не свинца или стали… И вот мы вышли на залитую лунным светом поляну, на которой располагались хижины Гесема.

Два ряда бревенчатых хижин, между ними — пыльная улица, один конец которой шел по берегу ручьевины Тулароза. Ступени крылец почти нависали над черными водами. Ничто не двигалось в лунном свете. Не было видно огней; из труб, сделанных из палок и грязи, не поднимался дым. Так могло выглядеть мертвое поселение, брошенное и всеми позабытое.

— Ловушка! — прошипел Брэкстон; его глаза превратились в щелочки. Он наклонился вперед, как крадущаяся пантера, держа в каждой руке по пистолету. — Они ждут нас в этих хижинах!

Ругаясь, он последовал за мной, когда я широким шагом устремился по улице. Я не обращал внимания на безмолвные хижины. Я знал — Гесем пуст; чувствовал это. Однако меня не покидала уверенность, что кто-то следит за нами. Я и не пытался убедить себя в обратном.

— Они ушли, — нервничая, прошептал Брэкстон. — Я не чувствую их запаха. Я всегда чую запах ниггеров, если их много поблизости. Ты говорил, они пойдут в рейд на Гримсвилль?

— Нет, — прошептал я. — Сейчас они все в Доме Дамбалы.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Это кусочек земли на берегу Туларозы в трех милях к западу отсюда. Мой дед рассказывал об этом месте. В прошлом, во времена рабства, ниггеры держали там своих языческих шаманов. И еще…

— Послушай! — Я стер ледяной пот с лица. — Напряги слух!

Через тьму леса, еле слышным шепотом на ветру, скользя вдоль затененных берегов Туларозы, доносился до нас бой барабанов. Брэкстон задрожал.

— Все правильно, это они. Но ради Бога, Кирби… посмотри!

С проклятием метнулся он к дому на берегу ручья. Я стоял позади