Я вытащила из кармана фотографию Филиппа, которую сняла с зеркала в его комнате.

— А этого видели?

Отец Пол аккуратно взял снимок за уголок своими толстыми пальцами, и тут же в его взгляде появился вопрос.

— Что-то…

Он еще пару секунд размышлял, а потом вопрос во взгляде сменился узнаванием:

— Думаю, да.

Положив снимок на стол, он сел прямо и порылся в памяти.

— Этот человек работал у нас добровольцем, но совсем недолго. Я почти уверен.

— Вы уверены? — переспросила я.

Отец Пол снова взглянул и кивнул.

— Он пару недель ездил и развозил обеды неимущим. Я запомнил его только потому, что он единственный наш доброволец из Франции.

— А когда это было?

— Ну, он проработал у нас совсем недолго…

— А вы можете вспомнить точную дату?

Он кивнул и повернулся к шкафу, стоявшему позади рабочего стола, и начал быстро перебирать папки.

— Мы храним адреса и телефоны добровольцев в надежде, что они еще раз придут к нам работать. Но большинство никогда не возвращаются.

— А он? — уточнил Гаррисон.

— Нет, — покачал головой отец Пол, доставая папку с загнутым уголком.

Он быстро пролистал ее и извлек карточку.

— Это он. Жан, без фамилии.

— Жан, вы уверены?

— Да.

Он расшифровал нашу реакцию как опытный коп.

— А вы знаете его под другим именем?

Я кивнула:

— Филипп.

— Зачем добровольцу давать псевдоним? Он что, числился в розыске? Или у него проблемы с иммиграционной службой?

— Нет, насколько нам известно.

— Ну, может, этот Жан или Филипп не хотел, чтобы кто-то знал о том, что он здесь.

Отец Пол взглянул на портрет Габриеля:

— Например, он.

— Вам стоило бы стать полицейским, отец.

— Да, так мне однажды сказал офицер, надзирающий за условно осужденными.

— А вы можете назвать дату, когда вы последний раз его видели?

— В последний раз он был здесь… — Он вел пальцем по карточке, пока не нашел то, что искал. — Вот, апрель 2002.

— За месяц до убийства бездомного, — сказал Гаррисон.

— А есть какой-нибудь адрес?

Отец Пол осторожно посмотрел на меня.

— Вообще-то мы не разглашаем адреса добровольцев, только в крайних случаях.

— Сегодня вечером мы обнаружили в мусорном контейнере тело человека, которого вы знали как Жана, а мы как Филиппа.

Отец Пол без слова протянул мне карточку.

— Я помолюсь за его душу.

Рядом с именем значился адрес, но телефона не было. Я изучила содержание карточки, а потом протянула ее Гаррисону:

— Это в Пасадене, а не в Голливуде, — удивленно сказал он.

Я встала и протянула священнику руку. Он осторожно пожал ее с усталостью, которая постоянно вела битву с верой.

— Надеюсь, первые часы нового года принесут что-то получше, чем последние часы старою.

— Спасибо, отец. — Я повернулась и пошла к двери.

— Я помолюсь за вас, лейтенант.

Я посмотрела на часы. Десять из четырехсот восьмидесяти минут, отпущенных мне, растворились в потоке нового года.

По адресу, данному нам отцом Полем, в одном квартале к северу от двести десятой автострады на Вилла-стрит находился ветхий дом на восемь квартир. Снаружи здание было выкрашено горчично-желтой краской, популярной в шестидесятые, когда оно было построено. Над входом красовалась табличка с громким названием, написанным огромными буквами: «Жилой комплекс „Вилла“».

С обеих сторон от входа стояли пальмы, разрисованные граффити, словно парочка старых, всеми забытых привратников, которых оставили, когда здание начало рушиться.

В здании не было центрального коридора, у каждой из квартир имелся отдельный вход. Четыре квартиры на первом этаже, четыре — на втором. По данным отца Пола, Жан (Филипп) занимал крайнюю квартиру на первом этаже. Ряд густых и высоких кустов загораживал входную дверь от остальных жильцов и проезжей части.

— Можно входить и выходить незамеченным, — заметил Гаррисон.

В квартире было одно окно, закрытое занавеской. Перед входом валялись несколько рекламных листовок, приглашающих в рестораны тайской и мексиканской кухни.

— Или мы напугаем до полусмерти какого-нибудь нелегального иммигранта или…

Я посмотрела на Гаррисона, но он не закончил мысль. Это было актом отчаяния. Адрес убитого парня двухлетней давности.

— Скорее всего, он просто переехал.

Гаррисон кивнул, но не убедительно.

— И поменял имя.

Я взялась за рукоятку пистолета и кивнула Гаррисону, чтобы он постучал в дверь.

— Это полиция! Откройте!

Тихо. Я пристально следила, не шелохнется ли занавеска, но нет.

— Еще раз, — велела я.

Гаррисон постучал по двери кулаком, но снова никто не ответил. Я посмотрела на рекламные листовки на земле. У меня перехватило дыхание, словно я зацепилась воротом свитера за гвоздь. Передо мной промелькнуло воспоминание. Горячая волна воздуха от взрыва в бунгало Суини. Я отшатнулась от воображаемых осколков и инстинктивно сделала шаг назад.

— Рядом с бунгало Суини тоже были листовки…

Гаррисон посмотрел на меня, а потом аккуратно ощупал дверную коробку на предмет наличия взрывных устройств. Внутри меня кипели злоба и недовольство. Снова Габриель забрался в мою голову. Я чувствовала себя испуганной девочкой, которой рассказали страшную историю о привидениях.

— Да и фиг с ним, — сказала я, дотронувшись до плеча Гаррисона.

Он повернулся ко мне.

— У нас нет на это времени… У Лэйси нет времени. Выбивай дверь.

— Хорошо, почему бы и нет.

Для человека, жизнь которого зависела от того, насколько аккуратно он разберет адское устройство, это было резким скачком то ли веры, то ли пофигизма.

Гаррисон сделал шаг назад, а потом с силой вмазал по двери ногой. Она распахнулась, словно под действием порыва ветра. Я заглянула внутрь, держа пистолет наготове. Никаких движений. Внутри сильно пахло сигаретным дымом. Я пошарила рукой, нашла выключатель и включила свет.

В середине гостиной стоял маленький кофейный столик, на котором красовалась огромная пепельница. Вокруг разбросаны несколько подушек. Прибавьте к этому телевизор, и больше в комнате ничего не было. Я жестом указала в сторону спальни, и Гаррисон осторожно подошел и отворил дверь, осмотрелся, не опуская пистолета, а потом зажег свет. Сделав пару шагов, он внезапно остановился, с изумлением уставившись на что-то.