Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пьяные ноги переваливались по-утиному.
— Беда! Как сумерки, совсем видеть перестал — не иначе, глаза надуло, — он остановился и растер кулаками. — Значит, — Зарезкин голос зудел мирно, — обоих пожалела? Знаем мы вашу жалость! К вам придешь на ногах — отправите на дровня́х!
Впереди между крестами темнела бронзовая фигура.
Плешивый забежал вперед:
— Исус Христос, Сын Божий, — он начал представление. — Между прочим, с ним случилась страшная, кровавая история, но я его спас…
— Знаю. Ноги перерезало, — Инна прервала.
— Ага, разбойникам, — Зарезка заюлил. — Очень поучительная история, особенно для молодого поколения… А не хошь, другую могу. Из своей жизни. У меня этих историй!..
— Не надо, — Инна обрезала.
— Он облако зажигать умеет, огненное, из керосина, — Ксения заступилась.
— А ну-ка, — Инна говорила совершенно серьезно.
— Для вас, да за ваши денежки… — он развел руками. — Только керосинчику нету.
— У нас есть, — Ксения пошарила в кармане и достала пузырек.
Плешивый схватил с готовностью.
— Беленькой разжился? — раздался грубый голос.
— Да какая беленькая! — Плешивый снова заюлил и скукожился. — Гостей вот встречаю, керосинчик это. Девки просят огоньком дыхнуть.
— Тьфу! — Лошадиный принюхался и покрутил головой. — А я сынка моего покрестил, — он занес плеть и ударил по земле крест-накрест.
— Кнутом покрестил — керосинчиком помажь! — Плешивый затоптался, припадая на обе ноги. — Крестим покойничка, крестим — керосинчиком мажем, мажем!
— Врешь, крамольник! Я сына не убивал, — перехватив рукоятку хлыста, Лошадиный двинулся вперед.
Плешивый кинулся по ступеням и скрылся за статуей:
— Не убивал, не убивал, он сам себя убил, сам себя хлыстом покрестил!
Лошадиная спина напряглась. Хлыст поднялся в воздух и опустился со свистом. Плеть охаживала статую. Плешивый прыгал, уворачиваясь от ударов:
— Так его, так его! — голос вился змеей. — Будет знать, как отца предавать!
Обессилев, Лошадиный опустил плеть:
— Ладно, вылезай, — позвал Плешивого, — не трону, — ударив о колено, переломил кнут.
Плешивый спускался осторожно:
— Вот и сломал… вот и хорошо… отец смертью не наказывает…
— Пошли отсюда, — Инна потянула Ксению.
— Куда это вы, куда? — испугался Плешивый. — Огонечка-то? А? Огонечком-то… покрестим.
Ксения вздрогнула и вырвала руку.
Тревожные звуки раскачивали пустое небо. На мертвой небесной зыби поднимался ясный и чистый голос, пел и просил о помощи — вставал высокой волной.
— Если вы… покрестите меня, я смогу… Его обтирать? — она спросила тихо.
Мертвый город, лежащий у подножия статуи, благоухал керосиновым снадобьем. Не было ни женщины, несущей сосуд за обе ручки, ни римских тревожных голосов. Она была одна и на этот раз успевала вовремя.
Красный электрический огонь загорелся в Зарезкиных глазах:
— И обтирать, и одевать, и кашей кормить! — ухватив себя за рыжие патлы, он натягивал на уши плешь. — Керосин давай, — отвернул крышку и припал к горлышку. Промычав неразборчиво, ударил ладонью о ладонь. Лошадиный вынул коробок и чиркнул. Слабый огонь стоял между Ксенией и Плешивым. Он надул щеки и дохнул. Кривой язык лопнул, уходя в небо. Плешивый ухмылялся, ощеривая пустой рот.
Ксения протянула руку и вынула бутылочку из кривых пальцев.
Приваленные камни лежали у Его ног. Густая сладкая струя полилась в трещину и потекла по сломанным в щиколотках ногам. Нежный женский голос проник в уши, и, попадая губами в слова, Ксения запела тихо — для Него:
Sleep and I shall smooth you, calm you and anoint you,
Myrth your hot forehead, oh, then you’ll feel…
Close your eyes, close your eyes, think of nothing tonight…[10]
Плешивый пятился озираясь:
— Слышал ты? Слышал?! — он подскочил к Лошадиному. — Сказано: покрестятся и заговорят новыми языками… Будь я проклят, если не исполнилось! — хриплый крик разрывал кладбищенскую тишину. — Я покрестил, и она заговорила! Значит, мало! — руки ходили мельничными жерновами. — Мало было Двенадцати! Я спас Его, и Тринадцатым Он поставил меня!.. — Плешивый бесновался, вскидываясь.
Лошадиный глядел исподлобья.
Взлетев к приваленным камням, Инна схватила Ксению за руку:
— Только не упади, только не упади, — бормотала и волокла за собой.
* * *— Здесь, — Инна остановилась на верхней площадке и кивнула на дверь. — Прячься.
Чибис вжался в простенок.
— Ну, готов?
Звонок раскатился долгим эхом. Под дверью скрипнуло и зашуршало:
— Кто?
— Почта, — Инна склонилась к замочной скважине.
Раздался скрежет. Дверь подалась и раскрылась — на ширину цепи.
— Жу-учка! — Таракан пучился пьяно. — Ну, чего пришла?
— Фотографию отдать, — Инна заулыбалась. — Там, у вас, моя… Я случайно. Случайно перепутала.
— Нету. Ничего нету, — он буркнул и захлопнул дверь.
Чибис приложил ухо к филенке: помягчевшая цепочка билась изнутри.
— А
