– Неужели? – издевательски переспросил белобрысый. Раздался металлический лязг, я испуганно обернулась. Мужчина оттолкнулся от решетки, поднял железную руку к голове, пальцы-лезвия коснулись белых волос. Таких же белых, как у меня. – Девка змеиного рода, что ты тогда здесь делаешь? Почему не лежишь в своей роскошной постельке? – Один ножичек срезал прядь с головы мужчины. – Ты хоть знаешь, за что ваш род сослали к Разлому? Почему назвали змеиным? Вас, тех, кто ведет родословную от первого князя?

– Знаю! – прошептала я, продолжая завороженно смотреть, как падает на грязный пол белый локон. – Кто вы?

– Предлагаю отложить знакомство на более удобное время, – вмешался Крис и повторил: – Без четверти двенадцать на Круглой площади.

– Не опаздывайте, – снова расплылся в улыбке железнорукий, отвернулся и неторопливо пошел назад. Не знаю, был ли там выход, или коридор вел в такой же тупик, как тот, где находилась камера рыцаря, но, похоже, это нисколько не волновало белобрысого.

Через несколько шагов его фигуру поглотила темнота. Я шумно выдохнула и разжала пальцы, только сейчас сообразив, что вцепилась с Криса, словно утопающий в борт лодки. Ноги казались ватными, а стены тюрьмы вращались все быстрее и быстрее.

Я почувствовала тепло и открыла глаза. Огонь весело танцевал в очаге. Кто-то накрыл меня мягким вязаным покрывалом, пахло травами и киниловым[8] вареньем. Знакомый с детства запах успокаивал и рождал чувство защищенности.

Комната тоже была смутно знакомой – широкий стол, склянки, пробирки, горелка, улетающий к висящей на стене фотографии дымок. Я не могла разглядеть запечатленных на фото лиц, но знала, что одно мне точно знакомо.

Над увеличительным стеклом линзоскопа склонились двое: темноволосый Оуэн и светловолосый Линок. Травник напомнил мне железнорукого, хотя не был настолько белесым, как тот. Линок был просто блондином, а железнорукий – полностью бесцветным, то есть абсолютно, словно дорогая бумага Крильской мануфактуры – такими же белоснежными выглядели его брови и ресницы. У нас в Кленовом Саду молочница Аулька была такой же бело-седой. Матушкин целитель даже как-то называл этот феномен, но сейчас я уже и не помнила как. Тогда коса какой-то селянки не казалась мне важной, да и сейчас тоже. Так почему мысль столь настойчиво возвращалась к цвету волос?

Я села, придерживая руками вязаный плед. Меня принес сюда Крис. Принес на руках. Как говорила Гэли, стоило только представить, и мурашки тут же бежали по коже. Жаль, что у меня об этом событии остались весьма смутные и далекие от романтических воспоминания…

… помню, как стояла, прислонившись к барону, а неизвестно откуда взявшийся старик с лампой что-то ему выговаривал. Тонкие губы шевелились, но я не слышала ни слова. В голове гудело.

…охранники, все еще лежащие на полу, моя рапира на столе, пульсирующая боль в висках.

…тесный полумрак сменился холодом и светом лун. Всхрапнула лошадь, на лицо падали снежинки, обжигая льдом кожу.

Значит, Крис ушел из острога и вынес меня, несмотря на появление старика-охранника. Хотя что рыцарю дряхлый надсмотрщик.

…мы ехали на санях Ули.

Ули! Я заозиралась, словно надеялась увидеть кожевенника. Но мастерового нигде не было. Я же слышала его храп, как раз когда ехала в санях, которыми управлял Крис, а значит, Ули ушел вместе с нами. Вернее, Оуэн помог уйти и ему. Самое время спросить, кто кого спасал? И почему мы в лавке травника, с которым нас на несколько минут свело несчастье?

Я пошевелилась, из-под пледа тут же вывалилась рапира и, звякнув, покатилась по полу. Рукоять была предусмотрительно обмотана не очень чистым носовым платком. Значит, мы ушли из острога почти без потерь.

Парни подняли головы и посмотрели на меня.

– Что?.. Почему?.. – Я не сразу поняла, ответ на какой вопрос сейчас важнее. – Сколько времени?

– Десять часов утра, – ответил Крис. – Как вы, леди? Больше терять сознание не собираетесь?

Я прислушалась к организму, со всей серьезностью собираясь ответить на этот вопрос прежде всего себе. Организм чувствовал себя отвратительно. Бок ныл после нескольких часов на продавленной кушетке, прическа растрепалась, щека чесалась, одежда была мятая и несвежая, а уж привкус во рту… Видела бы маменька, упала бы в обморок вместо меня, а потом заперла в Кленовом Саду до самого замужества или даже до старости.

Но старость подождет. Несмотря на неприятные ощущения, падать я не собиралась. Пока, во всяком случае.

Травник вышел из-за стола и склонился к моему лицу.

– Зрачки в норме, рвоты нет… – Линок выпрямился, взял со стола кружку. – Вы сильно ударились головой.

– Меня ударили. – Я попыталась встать, ощутила мимолетное головокружение и решила не испытывать судьбу.

– Тогда вам лучше обратиться к целителю. – Молодой человек передал мне кружку, от которой терпко пахло фруктами. – Пейте, леди, я, конечно, всего лишь травник, но отвар кинила очень хорошо снимает головную боль и усталость.

– Благодарю, – пробормотала я.

– У нас мало времени, – напомнил Крис. – Встреча меньше чем через два часа.

– А нам еще надо вернуть инъектор. – Я отпила из кружки. Приятный терпкий напиток согревал не хуже пледа. – Не думаю, что серая отдаст его по доброй воле.

– Она не отдаст его, даже если мы приставим ей нож к горлу, – нахмурился Крис. – Скорее уж начнет кусаться.

– Тогда как… – начала я, отставив опустевшую кружку.

– Не только у серой есть инъектор. – Травник открыл ящик и снова положил на стол инструментариум.

– Поэтому я сюда и вернулся, – кивнул Оуэн.

– Благодарю за откровенность. Приятно знать, что если бы не эта игрушка, вы оставили бы меня в неведении. – Злости в голосе Линока не чувствовалось, только досада.

– Но ваш инъектор пустой, – возразила я.

– Это пока, – поднял белесые брови травник. – Подкрасить физраствор недолго, а у вашего переговорщика вряд ли будет время и, – он обвел рукой стол, – возможность определить подлинность раствора прямо там, на площади, раз даже я… – Он растрепал пятерней волосы и пояснил: – Пока вы спали, я уже рассказал Крису, что растворы – тот, что был в моем инъекторе, и тот, что принесли вы, отличаются.

Я осторожно встала, на этот раз вышло лучше. Затылок слабо кольнуло, головокружение почти сразу прекратилось.

– Должна быть причина тому, что за одной из коробочек носятся высунув язык и пытаются вернуть, не считаясь с потерями, а вторая лежит себе здесь, никому не нужная, и над ее содержимым можно ставить опыты, – вставил Оуэн.