из Сан-Тирсо пожалел юношу, сызмальства вступившего благодаря своей прискорбной ловкости на столь гибельный путь, и отправил его в Бразилию, ибо знал, что воздух земли Святого Креста благотворен, словно воздух Эдема.

В Рио Антонио стал приказчиком, в первые же годы его заметили и оценили. Ведь молодой человек выгодно отличался от своих неотесанных соотечественников: у него был превосходно подвешен язык, он охотно болтал с покупателями, ловко обвешивал и подворовывал, и это подтвердило, что наш герой избрал себе ремесло по сердцу; в торговой среде такие люди зовутся «Малый не промах». В свободные часы он усердно читал или играл на гитаре. Политическое красноречие стало его призванием. Он изучал французский язык, чтобы читать Мирабо и Дантона, проникся их идеями и вместе с другими приказчиками ратовал за установление республики, требуя головы монарха у разных тупиц, тосковавших разве что по головам лещей.

Хозяева не распознали в своем приказчике истинного Робеспьера, как не поняли смысла возвеличения жирондистов в бакалейной лавке, а потому его выгнали как сторонника республики.

Пинто Монтейро деятельно занялся политикой, вступил в 1830 году в масонскую ложу, произносил яростные речи против императора и тайно от всех писал. Так он оказался на границе страны обетованной. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы некий офицер, сторонник империи, не отхлестал его плетью. Один удар пришелся по глазам. Пинто Монтейро ослеп.

III

Стальная душа Антонио выдержала этот удар судьбы. Человек менее закаленный, наверное, погрузился бы в окружавшую его непроглядную тьму, но не таков был Пинто Монтейро. Он испросил луч света у преисподней и отплатил ей за эту милость, ступив на тропинку, ведущую в ад. В темнице своего духа он зажег светильник ненависти. Месть вела его за руку, как Мальвина — Макферсонова слепца[105]. Прости мне это сравнение, о шотландский бард! — но ведь мне приходилось слышать, что Марата уподобляют Иисусу!

Выйдя из больницы, он взял гитару и, настроив инструмент, стал петь печальные песни на площадях, у трактиров и банков. В песнях его звучала тоска по родине, в них плакали печальные напевы провинции Миньо. Слушатели смотрели на него с состраданием и подавали милостыню, надеясь тем самым помочь ему вернуться в родные края, в Португалию. Он сблизился с одним португальским юношей, несколькими годами моложе Монтейро, дурная болезнь привела его в ту же больницу, а нужда и безотчетное влечение толкнули в объятия слепца.

Юношу звали Амаро Файал, но те, кому были ведомы повадки его и наклонности, окрестили его Амаро Файанте[106]. Люди, лишенные милосердной снисходительности, утверждали, что лукавый слепец и глазастый юнец, будучи оба первостатейными пройдохами, превосходно дополняют друг друга.

Пинто Монтейро опрятно одевался, жил по средствам, а вскоре даже насладился радостями домашнего очага благодаря любви одной неимущей искательницы приключений, которую в числе многих других Азорские острова предоставили в полное распоряжение Крезам с улицы Оувидор и султанам из загородных особняков Тижуке. Он создал доселе невиданное сообщество: собрал вокруг себя всех подозрительных бродяг, всех воров, уже отмеченных клеймом приговора, всех жуликов, всех голодных проходимцев, белых и негров. Разумеется, это были люди не случайные: каждый из них значился в анналах полиции, и о каждом разузнал всю подноготную проворный и проницательный Амаро. К тому времени Пинто Монтейро прочел «Мемуары Видока», знаменитого начальника парижской полиции, и восхищался беспристрастием правительства, поставившего на такой пост знаменитого вора, в течение двадцати лет промышлявшего грабежами и заводившего на каторге друзей, которых впоследствии по его же приказу заковывали в кандалы.

Пинто Монтейро организовал этот народец, который до сей поры воровал где попало и как придется, не ведая ни устава, ни правил, и тем самым позорил свою родину, уже ступившую на путь цивилизации. Президентом сообщества единогласно был избран Пинто Монтейро, секретарем же он назначил Амаро Файала. Создание этого сообщества, как мы скоро увидим, преследовало едва ли не героическую цель. Вступив на пост президента, не позволявший ему предаваться лирическим досугам, он, подобно римскому поэту, заставил свою музу умолкнуть — «Taciat musa»[107] — и отложил гитару. У этого сообщества была душа, и она раздвинула узкие рамки их прежней деятельности.

Тот, кому довелось бы услышать хоть одну из речей президента, стал бы терзаться сомнениями: что такое воровство — наука или искусство? В своих лекциях о собственности Пинто Монтейро высаживал ту рассаду, которая потом принялась и так пышно зазеленела в теориях Кабе[108]. Послушав его речи, умные преступники возликовали и пришли к заключению, что они не воры, а попросту обездоленные жестоким обществом и мачехой-родиной люди, жертвы безнадежно устарелых понятий. Статьи и термины Пятой книги Свода законов — просто нелепость в такой юной и изобильной стране, где растут кокосы и поет сабиа́[109].

После того как под многообещающим воздействием этого могучего разума шайка преобразилась, жителей стали грабить и обворовывать с большим искусством: преступники теперь знали, что, когда они тянут из чужого кармана часы, в действие вступают законы равновесия, законы физики, математики и смежных наук; последователи теории слепца как будто руководствовались «Учебником престидижитации» Роре, оставив властям устаревший, бог знает кем написанный труд «Искусство кражи».

Сообщество процветало у всех на глазах, тогда как у его президента глаз-то и не было — подобная независимость от органов чувств лишний раз доказывает бессмертие души. И вот однажды Пинто Монтейро и его секретарь, вооруженный всеми списками, отчетами и ведомостями, предстали перед начальником полиции Фортунато де Брито.

Так человеческая порядочность была принесена на алтарь искоренения преступности. Восстанавливая попранную мораль, современные Кодры[110] и Курции[111] решились на это.

Начальник полиции принял предложения Пинто Монтейро, который собирался, сохраняя доверие членов банды, доносить о времени и месте предполагаемых преступлений, буде его сведения вызовут у полиции интерес и внимание. Слепец рассказал Фортунато о том, как действует полицейский аппарат во Франции, дал ему несколько дельных советов и обещал оказать содействие в сфере, которая только еще осваивалась бразильскими полицейскими, — в сфере политического шпионажа.

Его коварство принесло свои плоды. Самые гнусные жулики отправились за решетку, но тех, кто был похитрее, президент сохранил, чтобы до срока ни у кого не возникло никаких подозрений, «ибо надлежит быть и разногласиям между вами...» — сказано в Писании[112].

Таким образом, слепец получал жалованье из правительственных фондов как тайный агент, а